Неожиданно он снова схватил Джонти.
— Ты, кусок дерьма, отпусти мою руку! — Джонти попыталась вывернуться и освободиться от стальных пальцев, впившихся в ее тело.
— Это я-то кусок дерьма? — зарычал Понч, заломив ей руку за спину. — Сейчас мы прогуляемся, и на улице ты изменишь свое мнение обо мне.
Некоторые клиенты начали сердито ругаться, но вдруг все смолкло, когда Тилли открыла из кухни дверь, и Волк с воинственным видом пробежал по комнате и встал в стойку возле Джонти. Он оскалил зубы, и шерсть на шее у него ощетинилась.
Лицо Понча побелело.
— Ты все еще держишь эту проклятую собаку? — он ухмыльнулся. — Ну, раз и навсегда я собираюсь покончить с этой паршивой тварью.
Джонти почувствовала, что он потянулся за оружием и завизжала:
— Беги, Волк! Беги на кухню!
Дородный бармен начал действовать. Он вышел из-за бара с тяжелой дубинкой в руке, и в то же время через вращающуюся дверь вошел широкоплечий мужчина.
По залу пронесся ропот, когда Джим Ла Тор спокойно сказал, но так, что было слышно в самых отдаленных углах комнаты:
— Я сам займусь этим, Джейк.
После такой угрозы в задымленной комнате повисло гробовое молчание, а Джим Ла Тор стал надвигаться на толстяка. Когда его рука твердо сжала рукоятку огромного ножа, заткнутого за пояс, Понч отпустил руку Джонти, и его лицо стало бледным, как полотно.
— Послушай, Ла Тор, — он поднял руку. — Я не знал, что мальчишка…
Пощечина, которую Ла Тор отвесил по толстому лицу, прозвучала как выстрел.
— Молчи, мерзавец. Даже не смей об этом думать, — он подтолкнул Джонти в сторону, и когда она поспешно прижалась к нему, обнял ее за плечи.
— Это мальчишка начал, — Понч злобно посмотрел на них. — Он подбежал сюда и вмешался, когда этот человек выводил на улицу индианку.
— Итак, ты все еще плохо обращаешься с индейскими женщинами, — глаза Ла Тора пробуравили толстяка. — Я думал, что преподнес тебе урок насчет этого.
Когда Понч ничего не ответил, Ла Тор окинул его презрительным взглядом.
— Я даю тебе пять минут, чтобы сесть на лошадь и убраться из города. Если я когда-нибудь увижу тебя поблизости, считай, что ты уже — мертвец.
Понч поднял глаза и сразу же отвернулся. Все, заинтересованно наблюдавшие, видели его поражение. Он обернулся к съежившейся индианке и грубо сказал:
— Пойдем, сука.
Когда женщина неохотно двинулась за ним, Джонти ухватила Ла Тора за руку.
— Не позволяй ему забирать ее, — умоляюще попросила она. — Он не только продаст ее мужикам, он ужасно с ней обращается и оскорбляет ее.
— Черт возьми, Джонти, — Ла Тор заглянул в ее умоляющие глаза. — Ты просишь, чтобы я позволил тебе содержать еще одного любимца?
Джонти кивнула.
— Пожалуйста, дядя Джим.
Через минуту он улыбнулся и взъерошил ей волосы.
— Хорошо, — его взгляд вонзился в рассерженного толстяка. — Оставь индианку, Понч.
— Какого черта? — толстый мужчина воинственно шагнул к Ла Тору. Но тут рука вновь угрожающе опустилась на нож. Это Понча остановило.
Извергая проклятия и бросив злобный взгляд на Джонти, Понч повернулся и неуклюже вышел из пивной.
Все вернулись к разговорам и выпивке. Ла Тор положил руку на плечо Джонти и повел ее на кухню. Когда они вошли внутрь, он посадил ее за стол и спросил:
— Ну, молодой человек, выкладывай, что ты делал в баре?
Джонти посмотрела на Тилли, которая пыталась казаться серьезной, и, взглянув на Джима, решилась:
— Тилли знает, какого я пола, дядя Джим.
— Где ты получила эту информацию, женщина? — прорычал Ла Тор.
— Она вычислила это сама, — ответила Джонти, не дав и рта открыть Тилли.
Джонти встала, наполнила тарелку и поставила ее перед Ла Тором, затем, взяв стул, села напротив него и широко улыбнулась.
— А теперь расскажи мне, где ты был? У тебя любовный роман с какой-нибудь леди?
— Не пытайся изменить тему разговора, — Ла Тор потрепал ее по кудряшкам. — Если я когда-нибудь увижу, что ты разносишь там еду, я отшлепаю тебя по попке.
— А ты, Тилли, — он бросил на нее серьезный взгляд. — Это ты научила относиться с неуважением к старшим Джонти?
— Мне кажется, что у нее это нахальство от человека, который сидит напротив, — отпарировала Тилли. — Ты думаешь, что она…
Ла Тор посмотрел подозрительно на повариху.
— Ты пытаешься вычислить еще что-то, женщина?
Тилли поспешно опустила глаза и, запинаясь, ответила:
— Н-нет, Джим.
Ла Тор взял чашку и допил кофе.
— А что ты собираешься делать с индианкой, которую отобрала у Понча?
— Я забыла о ней, — воскликнула Джонти и нахмурилась. — Вы думаете, она говорит по-английски?
— Да, — мрачно сказала Тилли. — Я слышала, как она умоляла толстяка не бить ее.
Все замолчали, задумавшись о жестокости некоторых людей.
Вдруг Джонти зевнула.
— Я хочу спать, Тилли, у меня слипаются глаза. Ты не могла бы привести индианку и дать ей что-нибудь поесть?
А в то время, как Джонти раздевалась и забиралась в постель, Понч прятался на улице в тени, возле пивной. Его лицо исказилось от ненависти. Этот бандит опять его унизил. И опять все смеялись над ним.
«Но это в последний раз, ублюдок», — пробормотал Понч. Он, крадучись, пошел по темной улице, думая о том, как убить своих врагов. Вначале Ла Тора, потом Корда Мак Байна.
Джонти стояла у окна на кухне и наблюдала, как угасал день и наступали сумерки. День был серым и хмурым, и мрачная погода, как обычно, отразилась на настроении.
Она встряхнулась, как будто хотела сбросить с себя свое уныние, сопровождавшее ее весь день. Это было не в ее характере — впадать в такие депрессивные состояния. Она должна быть веселой, довольной. Ведь она теперь была с дядей Джимом и уехала от Корда, от его лживости и надменности.
Джонти сдержала вздох и отвернулась, услышав, как из бара начало доноситься ужасное сквернословие.
Весельчаки и пьяницы скоро захотят есть.
Слухи о том, что в «Конце пути» можно неплохо пообедать, распространялись и приводили все новых и новых посетителей в пивную. Тилли стала хорошим поваром и очень помогала Джонти. К тому же она была приятной компаньонкой со здоровым чувством юмора.
Джонти подумала о Немии. Будет ли она когда-нибудь смеяться и шутить? Индианка представляла собой жалкое зрелище в тот вечер, когда Тилли нашла ее сжавшейся в углу, полумертвой от страха. Тилли, в конце концов, уговорила ее пойти с ней на кухню, но когда она положила индианке руку на плечо, чтобы усадить на стул, женщина вскрикнула от боли. Испугавшись, что у индианки сломано плечо, Тилли разбудила Джонти.
Джонти прослезилась, когда сняла с Немии замшевую рубашку. Немия была настолько худой, что можно было легко пересчитать все ребра, и на ее изможденном теле почти не было живого места: все оно было в синяках и кровоподтеках. То, что женщина еще жива, казалось Джонти просто чудом.
