– Уинни будет моей, не сомневайся.
Услышав в его голосе чрезмерную уверенность, Голландец нахмурил брови и покачал головой:
– Вас разделяет эта печальная история со старым герцогом.
Стоило ему заговорить об этом, как Кенан сверкнул глазами.
– Я пришел сюда не Уинни обсуждать. Я пришел за правдой. Бумаги при тебе?
Голландец допил свое пиво.
– Бумаги? У меня нет никаких бумаг! Оказывается, стоять лицом к лицу с правдой было для Кенана намного труднее, чем просто подозревать. Ударив кулаком по столу, он спросил, еле сдерживаясь:
– Ведь это ты убил его?
Ошарашенный брошенным в него обвинением, тот пытался выговорить что-нибудь в ответ:
– Ты что, совсем рехнулся? Я никого не убивал.
– Врешь, – процедил Кенан сквозь зубы. – Бумаги у тебя, Голландец, и не отрицай этого хотя бы ради дружбы. Ты правда думал, что я тебя не узнал?
Голландец отвел от него взгляд и остановился на той же официантке, которая теперь заигрывала с каким-то моряком. Заметив, что он на нее смотрит, девушка ухмыльнулась и поцеловала своего нового друга.
– Как ты догадался?
– Не сразу, – ответил Кенан и, увидев, что у Голландца распухла челюсть с одной стороны, согнул пальцы, которые еще ныли от того удара. – Изменив голос, ты не справился с нервами. Надеялся, что я приму тебя за этого Диго или одного из его дурных лизоблюдов?
– Возможно, – признался он. – Ты ведь не упустил бы шанса снова с ними поквитаться?
Нет, черт его возьми, не упустил бы. Он терял здравый ум, когда речь заходила об этих мерзавцах, ведь они мучили Уинни. Будь его воля, они бы всю оставшуюся жизнь расплачивались за свои грехи.
– Ты не убийца.
Голландец посмотрел на Милроя и решил продолжать:
– Мы так давно с тобой дружим, что в каком-то роде стали семьей. Братьями…
Все эти годы Кенан слишком много думал о том, как бы уничтожить Рекстера, и не ценил людей, которые всегда были рядом. Положиться на них означало бы, что он доверяет им, а способность доверять, как он считал, он потерял в то холодное утро, когда нашел окоченевшее тело матери.
– Тебе пришлось бы трудно с таким младшим братцем, Голландец.
– Да уж, это точно, – согласился он. На лице его смешались чувства привязанности и сожаления. – За тобой нужен глаз да глаз: вечно лезешь в драку.
– С этим покончено.
– Ты же боксер, Милрой. Уйдя с ринга, боксер все равно остается боксером. – Голландец замолчал и покрутил в своих мощных со шрамами руках пивную кружку. – Старый герцог никогда не признал бы в тебе свою кровь.
– И потому ты его убил? Если бы я хотел, чтобы он был мертв, то сам убил бы его.
Разве не об этом он думал все это время?
– Все получилось случайно. Я проследил за ним до «Серебряной змеи». Я знал, чего он хотел. Рекстер был в отчаянии, был готов заменить одного сына другим. Зачем, спрашивал я себя? Им двигала явно не любовь и не сожаление о старых ошибках. Он хотел использовать тебя, парень. А ты настолько ослеп от розовых мечтаний, что не заметил бы, как он тебя уничтожил.
– Ты прочел бумаги, что забрал у него? Они должны доказывать, что я его наследник.
– Долго ли ты им пробудешь? Этот змий настраивал вас с Невином друг против друга, или ты думаешь, что парень без борьбы уступил бы тебе титул? Уж его-то мамаша этого ни за что не допустила бы. – Голландец сжал пивную кружку так, что она треснула. – Я не мог смотреть на то, как от тебя собирались избавиться. Его надо было остановить. Но я всего лишь хотел разок треснуть его по голове и забрать бумаги, клянусь. Все бы разрешилось, если бы он остался без своих проклятых доказательств. – Прерывисто дыша, он продолжал: – Я стукнул его дубиной. От одного удара он тут же упал на землю. Но руки перестали слушаться меня. Я бил его снова, и снова, и снова. Смутно помню, как остановился. Может, шум услышал с улицы… Я забрал бумаги и убежал.
Не моргнув глазом, Кенан выслушал, как был убит его отец. Почему-то рассказ не вызвал боли, сочувствия к Рекстеру. С холодной маской на лице он достал из кармана тридцать фунтов.
– Тебе нужно уехать из города, – напряженно проговорил он.
Долгие годы дружбы и верности закрепил этот жест. Прав он был или нет, Кенан Милрой решил спасти друга. Он положил мешочек с монетами на стол.
Голландец взял деньги и заткнул за пояс. Он достал бумаги и протянул их Кенану. Смятые документы были измазаны засохшей кровью.
– Они принадлежат тебе.
– Они мне не нужны.
– Титул герцога твой по праву.
Кенан посмотрел на протянутые ему бумаги и подумал о разбитом черепе Рекстера.
– Цена слишком высока.
Оставив бумаги на столе, Голландец встал.
– Вечно благородный незаконнорожденный, – по-доброму упрекнул он Кенана и положил на его плечо руку. – Используй их или сожги. Что бы ты ни выбрал, это не изменит судьбу твоего отца.
Он вышел из кабака и растворился в ночи.
Кенан взял документы, спрятал во внутренний карман. Прощальный подарок Голландца давал ему силу, чтобы уничтожить семью Рекстера. Несмотря на свои же возражения, Милрой испытывал неодолимый соблазн пустить их в ход.
Леди Клейг все же позабавила гостей своим обмороком, когда увидела, что дочь ослушалась ее и беззаботно болтает с Бедгрейнами. К счастью, Амара вовремя поднесла ей флакончик с нюхательной солью. Лакеи помогли перенести стонущую даму в комнату для гостей, где она могла спокойно прийти в себя. Обменявшись с Уинни и Девоной чуть заметными улыбками, Амара поспешила успокаивать мать.
Довольная, что Амара все уладит с матерью, Уинни принесла извинения своим родственникам. Ей необходимо было увидеть Кенана. Угрозы лорда Мидлфела так и звенели у нее в голове. Может, негодяй и закончил играть с ней, но она боялась, что он начал опасную игру с человеком, которого она любила.
Как только ее отец узнал, что бал посетили лорд Мидлфел, лорд Лотбери и мистер Тери, он и слова ей не сказал, а наоборот, был рад, что дочь собралась уйти. Сестры единогласно решили, что Девоне лучше остаться. Обеим было известно, чего ждать, если эти негодяи захотят поквитаться с Кенаном. Все же сэру Томасу не давало покоя то, что Кенан Милрой защищал его дочь вместо него, и он был готов показать, на что способен.
– Ты же к нему идешь, – мягко упрекнула сестру Девона, когда они выходили из зала.
Уинни это задело, и она спросила:
– Неужели меня насквозь видно?
– Только мне. Ты простила его?
Уинни хотела уйти как можно скорее и потому, вздохнув, сказала:
– Сестренка, у меня нет времени обсуждать это. Отыскав семейный герб, Уинни чмокнула сестру в щеку и побежала к карете.
