Вдыхая и выдыхая, женщина считала про себя. Легкие можно заставить слушаться, а вот сердце в груди бешено колотится от потрясения.
– Ты уверен? Ты точно знаешь, что это не уловка?
– Я был там. Он мертв, как и все его жертвы.
Элиссанда поднялась, не в состоянии усидеть на месте.
– Выходит, он не смог взглянуть в лицо последствиям своих поступков, – заметила она, различая безграничную горечь в собственном голосе.
– Нет, не смог. Этот мужчина оказался трусом во всех отношениях.
Элиссанда вдавила пальцы в переносицу так сильно, что стало больно. Но что может быть больнее правды?
– И моим отцом.
Все, что она думала о себе, перевернулось с ног на голову.
Ей в руки что-то втиснулось: стакан, щедро наполненный виски. Женщине хотелось рассмеяться: неужели лорд Вир забыл, что она плохо переносит спиртное? Пришлось закусить губу, борясь с подступающими слезами.
– Он оскорблял передо мною Эндрю и Шарлотту Эджертонов при каждой возможности. Я понимала, что будь даже люди снисходительны к этой паре, в глазах света Шарлотта всегда останется распутной, а ее муж – безрассудным. Но я все равно… – Элиссанда крепко зажмурилась. – Я все равно любила их и верила, что они замечательные. Представляла, что в последние минуты своей жизни родители больше всего сожалели о том, что не увидят, как я вырасту.
А настоящий отец в последние минуты своей жизни сожалел о том, что не может больше в свое удовольствие мучить Элиссанду и ее мать.
Эти мысли жгли раскаленным железом. Вместо щедрого, любвеобильного, порывистого Эндрю Эджертона ее родителем оказался человек, злорадно ухмылявшийся в предвкушении, что дочери придется растить выводок полоумных детишек.
Элиссанда увидела свое отражение в зеркале на стене. Муж ошибался: следы от ударов не будут – они уже сейчас ужасны. Багровые, наливающиеся синевой рубцы, разбитая губа, полузаплывший глаз…
И это сотворил родной отец, явно наслаждаясь от причиняемой дочери боли и наносимых ран.
Казалось, обрести свободу легко – всего-навсего уехать из Хайгейт-корта. Но как освободиться от проклятого наследия? До конца жизни кровь Эдмунда Дугласа будет бежать в ее венах, каждодневно напоминая о неразрывных узах, навеки связующих ее с этим чудовищем.
Отвернувшись от зеркала, Элиссанда отдала стакан с виски мужу и направилась к двери. Вверх по лестнице, по коридору, в свою спальню... Открыв шкатулку, маркиза вытащила все памятные вещицы, которыми столько лет дорожила.
– Не делай ничего в сердцах, – посоветовал Вир. Женщина снова не услышала, как он подошел вплотную.
– Я не собираюсь их уничтожать, – хотя эти предметы больше не имеют прежнего значения. Смотреть на них и вспоминать, как верила, что ее жизнь была бы совсем другой, останься супруги Эджертоны живы… Словно нож в сердце. Но матери, наверное, захочется оставить что-то на память о родной сестре. – Я просто хочу сжечь ларец.
– Но зачем?
– Здесь в крышке – потайное отделение. Когда я была маленькой, он показал мне прорези и сказал, что когда-нибудь я отыщу ключи. Теперь я поняла, что там, – Элиссанда стиснула зубы от захлестнувшего отвращения: она чувствовала себя грязной. – Там должен быть его дневник.
А разве картина, висевшая на стене в ее спальне: растущая из лужи крови убитого колючая алая роза – не являлась все это время прозрачным намеком?
– От шкатулки в камине будет полно дыма, – заметил маркиз. – У меня есть ключи от тайника, так почему бы нам его не открыть?
Элиссанда уставилась на мужа – она и забыла о роде его деятельности.
– А где и когда ты нашел эти ключи?
– Один в сейфе в Хайгейт-корте, во время нашего визита после свадьбы, а другой вчера на теле покойного.
Вир ненадолго отлучился к себе в спальню за вторым ключом. Маркиза водрузила ларец на туалетный столик. Вернувшись, муж вставил ключики в прорези и одновременно их повернул. Дно крышки выдвинулось на полдюйма. Вир осторожно тянул планку на себя, пока на ладонь не выпал небольшой, замотанный в ткань сверток. Развернув плотное голубое сукно, супруги обнаружили записную книжку в кожаном переплете с тисненными в уголке инициалами «Дж.Ф.К.».
– Здесь записка для тебя.
– И что в ней? – Элиссанда не хотела даже прикасаться к чему-либо, побывавшему в руках у Дугласа.
– «Моя милая Элиссанда, Кристабель Дуглас никогда не умирала. Спроси у миссис Дуглас, что с ней стало. Да…– маркиз запнулся и взглянул на жену. – Да пребуду я вечно в твоей памяти. Твой отец, Джордж Фэйрборн Каррутерс».
Словно Дуглас еще раз ударил ее. По крайней мере, Виру не нужно себя казнить, что не достал хлороформ быстрее. Мерзавец все равно намеревался поиздеваться – даже с того света.
Выдернув дневник из рук маркиза, Элиссанда швырнула тетрадь через всю комнату.
– Будь он проклят!!!
Долго сдерживаемые слезы покатились по лицу, обжигая синяки и ссадины.
– Элиссанда…
– Меня даже не так зовут!
Ей всегда нравилось собственное имя: сочетание Элинор и Кассандры, имен матерей Эндрю и Шарлотты. Элиссанде доставляло радость думать о заботе и любви, воплотившихся в создании этого необычного, мелодичного созвучия. Обо всех чаяниях, которые возлагали на свою дочь Эджертоны, одаривая девочку таким великолепным именем, которое не каждой по плечу носить.
Большую часть своей жизни Элиссанда ощущала досадное бессилие, но никогда столь глубоко, как сейчас – лишившись всего, что было для нее хоть сколь-нибудь важно.
Подошедший сзади муж положил ладони на ее плечи. Затем мягко обнял за талию и, повернув, привлек к себе.
И она выплакала на его груди все свои разбитые грезы.
Когда слезы иссякли, Вир, сняв с жены платье, переодел ее в ночную сорочку, отнес в постель и уложил, подоткнув одеяло.
Погасив свет, маркиз вышел из комнаты. Элиссанда лежала с открытыми глазами, всматриваясь в темноту и желая истребить свою гордость и попросить его остаться, хоть на чуть-чуть. Однако, к ее облегчению – и сладостно-горькому удовольствию – муж тут же вернулся.
– Хочешь пить? – спросил он.
Да, пить очень хотелось. Маркиз протянул стакан с водой – так вот зачем он уходил. Поблагодарив, она осушила стакан почти до дна. Вир придвинул стул поближе к кровати и сел.
Может, муж и прав. Может, Элиссанда действительно чрезмерно благодарна за малейшую доброту, проявленную к ней. Только с его стороны не такая уж и малость – быть рядом в самую темную ночь ее жизни.
– Элиссанда… – Вир взял холодную руку в свои ладони.
Сил не осталось даже чтобы напомнить, что ее зовут совсем иначе.
