— Я знаю. Прости, Патрик, но свой выбор мне пришлось делать очень быстро. У меня не было времени советоваться с тобой. Я понимала, что мое бегство расстроит тебя, и, пожалуйста, поверь, мне больно расстраивать тебя. Очень больно. Я подумала только, что если вы с Роной увидите, как я переживаю, как я благодарна вам за то, что вы оказались рядом в трудную минуту, и как хорошо я себя буду вести в дальнейшем, то, может быть, ты, мой брат, простишь меня, — выдохнула Эйнсли.
— Эйнсли, — Патрик широко распахнул свои серые глаза, — конечно, я простил тебя. Я простил тебя много лет назад. В любом случае и прощать-то было нечего. У тебя такое большое сердце, понятно, что ты поверила тому мерзавцу в Италии. Почему ты не должна была ему верить? Это моя вина. Я так сильно был занят своими делами, что вовремя не заметил и не предупредил тебя. Это ты должна меня простить, что я не присмотрел за тобой.
— Но я никогда не винила тебя, Патрик. Мне в голову никогда не приходило винить тебя.
— Я сам себя виню. Ты была молода и доверчива, я должен был присматривать за тобой получше.
Эйнсли остановилась. Она и понятия не имела о том, что Патрик так переживал те события. Возможно, она слишком увлеклась, ругая себя за совершенные ошибки, и просто не заметила, что брат делает то же самое.
— Дорогой мой Патрик, мы можем часами стоять на этой дорожке и обмениваться мнениями о том, кто виноват. Но может, следует оставить все это в прошлом? Я просто скажу, что навсегда тебе благодарна: ты был рядом, хотя мог бы этого не делать.
— Ты — моя сестра. Мне бы и в голову не пришло оставить тебя одну или бросить на съедение волкам. Но ты опять уклоняешься от моего вопроса. Это тайное бегство с лордом Кэмероном Маккензи…
— Я должна была пойти вслед за своим сердцем, — пояснила Эйнсли.
— Позволь мне закончить, девочка моя. — Патрик снова вытер испарину на лбу. — Сначала я заподозрил, что Маккензи похитил тебя, обманул, уговорил сбежать в обмен на обещание жениться. Ее величество, конечно же, подумала точно так же и велела своему секретарю написать мне о своих подозрениях. Я был склонен провести расследование, и спросил друзей в Париже, что они думают о вас. Они написали мне, как ты счастлива, как светишься радостью, что лорд Кэмерон обращается с тобой как с королевой. — Патрик хохотнул. — Лучше, чем к тебе относилась королева.
Эйнсли замерла от удивления. Патрик редко кого-то критиковал, даже косвенно, и уж только не королеву Англии.
— Благослови ее, Господи, — пожал плечами Патрик, — она из Ганноверской династии, даже не Стюарт. Потому я склонен согласиться с Хартом Маккензи, что Шотландия должна быть независимой, хотя и не уверен, что он сможет этого добиться.
— Так ты прощаешь меня? — взглянула на брата Эйнсли. — Или хотя бы понимаешь?
— Я же сказал тебе, здесь нечего прощать. Ты послушалась своего сердца, и на этот раз, делая свой выбор, тебе хватило мудрости подключить еще и голову. Я бы хотел познакомиться с лордом Кэмероном, прежде чем выскажу свое окончательное мнение, но я доверяю тебе. — Патрик перевел дыхание. — Теперь скажи мне, что это за преступление, которое ты собираешься совершить с моей помощью?
— Это не преступление. Просто небольшая хитрость.
Патрик не успел ничего ответить, потому что на лодке появился Анджело в сопровождении миниатюрной женщины в черном, с покрытой шарфом головой. Ее выразительные глаза неотрывно смотрели на Патрика и Эйнсли.
— Ну? — сказала она громким голосом с заметным акцентом. — Почему они стоят там? Помогите им сойти в лодку, вы, ленивые чурбаны!
Мужчина, куривший трубку, вскочил на ноги и перепрыгнул через борт, чтобы подхватить сумку Эйнсли.
— Миледи, сэр, — ухмыляясь, обнажил зубы Анджело, — это моя мать.
— Добро пожаловать, дорогая. — Женщина протянула Эйнсли руку, когда та ступила на борт лодки. — Боже мой, у тебя такие желтые волосы. Они не крашеные, а?
— Это — чистое шотландское золото, мадам, — возмущенно ответил Патрик.
— Хм, я думала, что шотландское золото — это виски. — Женщина вновь посмотрела на Эйнсли. — Ты очень красивая, моя дорогая. Вижу, к его светлости вернулся здравый смысл. А теперь иди сюда и садись со мной рядом. Я приготовила для тебя удобное место, откуда ты будешь видеть проплывающие берега.
Патрик сунул платок в карман и последовал за женщинами. Цыган с трубкой отнес вниз его сумку и сумку Эйнсли. Анджело отвязал веревку, и лодка отчалила от берега.
— Надеюсь, здесь не слишком укачивает, — усаживаясь, сказал Патрик. Дети с любопытством смотрели на него. — Я плохо переношу качку.
Когда неделю спустя экипаж Эйнсли остановился в Беркшире в имении Уотербери-Грейндж, дверцу экипажа распахнул не никто иной, как Харт Маккензи.
— Ваша светлость, — удивленно сказала Эйнсли, когда Харт помог ей спуститься на землю, — что вы здесь делаете?
— Присматриваю за семьей. — Герцог кивнул Патрику, который оставался в экипаже, сжимая свою шляпу в руках. — Где Анджело?
— Едет следом, — ответила Эйнсли. — А где Кэм?
— Рычит на всех. — Харт внимательно посмотрел Эйнсли в глаза. — Ты не писала ему. В последнее время.
— Я не могла. — Эйнсли потянулась за своим чемоданом. — Во-первых, я жила в лодке, и мы не останавливались у деревень, откуда я могла бы отправить письмо. Во-вторых, у меня есть сюрприз для Кэмерона. Я знала, что не смогу сохранить его в тайне, если стану писать. Моя ручка подвела бы меня.
Харт явно не поверил во вторую часть рассказа, но без дальнейших расспросов проводил Эйнсли в дом. Патрик в сопровождении лакея выбрался из экипажа и пошел за ними, а прислуга бросилась к экипажу разгружать багаж.
Эйнсли оторвалась от Харта, когда они вошли в огромный холл.
— Кэм! — крикнула она, бросая сумку. — Я дома!
Она услышала визг, и из гостиной, протянув ей навстречу руки, выбежала Изабелла. Ее беременность уже была хорошо заметна. Следом за ней из гостиной появился Мак. По лестнице спускалась довольная и тоже располневшая Бет вместе с Йеном и Дэниелом.
— Я знал, что ты вернешься, — подхватил и крепко обнял Эйнсли Дэниел. — Разве я не говорил? Отец! — закричал он наверх, поставив Эйнсли на ноги. — Это Эйнсли!
— Он знает, парень, — засмеялся Мак. — Думаю, что уже все графство знает.
Кэмерон, стуча каблуками, вошел из бокового входа, которым пользовался, возвращаясь из конюшен, и все замолчали.
Заметив Эйнсли, он остановился. Его ботинки и бриджи для верховой езды были заляпаны грязью. Эйнсли едва сдержалась, чтобы не броситься к нему, к этому высокому, сильному всаднику с глазами цвета золотистого топаза.
