— Что ты, Кэти?
— Я… — прошептала она. — Я так надеялась, что мне удастся провести тебя, Сим…
Симон не мог налюбоваться ее стройным, точеным телом. Он неторопливо провел рукой по ее животу и бедрам, изо всех сил стараясь сдержать свою страсть. Элинор, возможно, и могла бы победить его упорство, но она была не в силах бороться с охватившим ее тело возбуждением. Она спрятала лицо у него на груди и обняла его за талию.
Симон еще никогда не испытывал ни к кому на свете такой глубочайшей нежности. Элинор была еще слишком слаба, чтобы ответить на его страсть. Зная это, он потянулся рукой к ее лону и, раздвинув влажные складки, стал мягко водить пальцем по небольшому бугорку, в котором сосредоточивалось все ее вожделение.
Элинор со стоном раздвинула бедра и подалась навстречу его ласкам. Еще мгновение, и она откинула голову назад, содрогаясь от впервые испытанного ею необыкновенного наслаждения.
— Сим! О Сим! — вскрикнула она, ошеломленно глядя на него.
— Разве ты прежде никогда не делала этого сама? — удивился он.
— Нет… И тебе не следовало этого делать, — прошептала она, снова пряча лицо у него на груди.
— Элинор, любовь моя, посмотри мне в глаза!
Она повиновалась. Краска стыда заливала ее щеки.
— В том, что я сделал, нет ничего предосудительного!
— Но мои обеты…
— Мы их не нарушили… Пока…
— Симон, обещай мне, что никому никогда не расскажешь о том, что здесь произошло!
— Закрой глаза и спи и перестань тревожиться. Тебе надо собраться с силами. Завтра на рассвете мы отправимся в Чипстоув. — Так ничего и не пообещав, он встал с кровати и принялся подкладывать дрова в очаг.
Проснувшись с первыми лучами солнца, Симон встал со своего ложа, подбросил дров в очаг и разбудил Элинор. Он подал ей блюдо с жареным мясом и, когда она поела, помог ей одеться.
Снег, как и предсказывал Симон, успел уже растаять. Стоял чудесный, погожий осенний день. Трудно было поверить, что здесь, где сквозь густую зелень сосен и лиственниц проглядывали оранжевые, бордовые и желтые листья кленов и берез, где под яркими лучами солнца зеленела трава, еще так недавно бушевал снежный ураган.
Симон вел в поводу лошадь, на которой гордо восседала Элинор. Над их головами проносились стаи уток и диких лебедей, тянувшихся на юг.
— Здесь так много пернатой дичи! — задрав голову кверху, проговорил Симон.
— Я могу сопровождать вас на охоту завтра или послезавтра, — предложила Элинор.
— От женщин в подобных делах мало толку.
— Вы считаете, что женщины годны лишь для того, чтобы ублажать мужчин в постели! — вспылила она.
— Отнюдь не все, уверяю вас, — усмехнулся он. — По правде говоря, это умеют лишь те из них, кто прошел хорошую выучку.
— Замолчите! — взвизгнула Элинор.
Пугливая кобыла отпрянула в сторону, и всадница едва не вылетела из седла. Симон с трудом удержал лошадь за поводья.
— Боюсь, она слишком изнурена, чтобы везти вас. Придется вам прогуляться пешком, иначе бедняжка охромеет!
Элинор, любившая свою кроткую кобылу, покорно спешилась и тут же оказалась по щиколотку в грязи. Она едва поспевала за широко шагавшим Симоном, но гордость не позволяла ей просить его замедлить шаг. Лишь когда они приблизились к воротам Чипстоува, она, едва разжимая губы, процедила:
— Посадите меня в седло, де Монтфорт! Я не желаю входить в собственные владения пешком, словно пленная невольница!
Симон с усмешкой исполнил ее просьбу, и Элинор гордо въехала в ворота верхом на едва переставлявшей ноги лошади.
Элинор и Симон сидели за ужином в большом зале замка. Бетти, примостившаяся рядом с ними, не сводила преданного взора со своей госпожи, которую она уже не чаяла увидеть живой и невредимой. Они слушали пение менестреля, и под монотонную мелодию его лютни Элинор начала клевать носом.
— Боюсь, мне придется отнести вас в спальню на руках. Сами вы навряд ли будете в состоянии дойти до нее! — смеясь, проговорил Симон.
Элинор, которую в течение всего дня не покидало опасение, что он каким-нибудь неосторожным словом выдаст ее интимную тайну, вспыхнула до корней волос:
— Я примчалась сюда, в Уэльс, чтобы избежать вашего преследования, милорд! Теперь вы вынуждаете меня искать от вас убежища в моем собственном доме, в моей постели! — И она поднялась, чтобы царственно удалиться.
— Стоит мне только захотеть, — прищурившись, ответил Симон, — и вы разделите со мной ложе, как это случалось уже дважды!
Элинор зажала уши ладонями и опрометью бросилась вон из зала. Бетти, укоризненно взглянув на Симона, последовала за ней.
— Этот человек вознамерился превратить мою жизнь в сущий ад! — жаловалась Элинор, меря шагами свою спальню. — Он считает, что может распоряжаться моей душой и моим телом как пожелает! — Ноздри ее трепетали от гнева. — Из-за него я вынуждена была бежать в Одигем, а оттуда — сюда, в Чипстоув. Теперь он решил опозорить меня, хотя клянусь тебе, Бетти…
— Не терзайте себя понапрасну, миледи! — ласково перебила ее служанка. — Ведь его неосторожные слова слышали лишь я, чьи устабудут немы, да менестрель, который завтра же отправится восвояси!
— Спасибо тебе, Бетти. О, как я ненавижу его! Как я желала бы, чтобы он поскорее уехал и оставил меня в покое.
Однако на следующее утро, узнав, что Симон в сопровождении нескольких лучников и копейщиков Чипстоува отправился на охоту, Элинор пришла в неописуемую ярость.
— Как он посмел уехать без меня?! — бушевала она. — Ведь ему прекрасно известно, как я люблю охотиться с собаками и ловчими птицами! Можно подумать, что я уже не хозяйка в этом замке и все здесь повинуются воле графа Лестера!
— Успокойтесь, миледи! — уговаривала ее Бетти. — Граф вовсе не желал задеть вас. Напротив, он позаботился о вашем здоровье. Ведь вы еще слишком слабы, чтобы ездить верхом.
Элинор не стала спорить с Бетти, хотя и чувствовала себя уязвленной до глубины души. Этот замок, еще так недавно казавшийся ей приветливым и оживленным, теперь, в отсутствие Симона, внезапно стал пустым и чужим. Весь день она тревожно прислушивалась к малейшему шуму, доносившемуся со двора, и от нечего делать принималась за вышивание, заглядывала на кухню, разговаривала со служанками и работницами.
В сумерках Элинор поднялась к себе, чтобы вымыться и переодеться к обеду. Едва она успела сменить свое домашнее платье на темно-синий атласный наряд и украсить свою длинную шею сапфировым ожерельем, как снизу донесся цокот множества копыт, восторженные крики и крепкая ругань. Мужчины вернулись с охоты.
Она неторопливо спустилась по главной лестнице и замерла на ступенях, наслаждаясь произведенным эффектом. Взоры всех собравшихся обратились к ней. В глазах воинов и рыцарей читалось восхищение и преклонение. Лишь взгляд Симона излучал спокойную гордость обладателя.
