– Кажется, нет.
– Остановитесь в отеле «Виндзор», приведете себя в порядок и отдохнете перед встречей с миссис Шарп. Думаю, дорогая, вам она понравится. Это давняя приятельница моей матери. Правда, долгое время она жила с мужем на Западе. Помню, как в детстве она часто совала мне имбирные пряники.
Хизер невольно улыбнулась, совершенно не в состоянии представить Эвана Рэндолфа ребенком. Но она была искренне благодарна ему за то, что он пытался как-то ободрить ее, поднять настроение, отвлечь от тяжелых мыслей, грозивших окончательно истерзать ее.
– Мне нужно сложить вещи. И следует подождать, пока Слоан не придет домой. Нельзя оставлять Дженну одну и уезжать не простившись. В конце концов, он мой муж.
– Разумеется.
– Он победил на выборах, - рассеянно добавила Хизер.
– Знаю. Только сейчас видел его в салуне, окруженного толпой доброжелателей. Не похоже, что он будет сильно по вас тосковать.
Хизер слегка поморщилась. Такой бестактности она не ожидала. Странно! Неужели он хочет окончательно вывести ее из себя?
Рэндолф деловито надвинул на лоб котелок.
– Я вернусь за вами, дорогая, как только оплачу счет в салуне и захвачу с собой горничную.
Хизер кивнула, слишком расстроенная, чтобы удостоить Эвана вежливого ответа.
***
Слоан прищурился, пытаясь разглядеть вновь прибывшего сквозь завесу сигарного дыма и паров виски. Он единственный в баре не был пьян и последние два часа рассеянно вертел в руке все тот же стакан со спиртным. Значит, это не игра воображения! Сам Эван Рэндолф удостоил их своим посещением!
Слоан взял себя в руки и не дал волю ярости. Как бы там ни было, а Рэндолф выручил его из беды.
– Простите, парни, - пробормотал он друзьям, поднимаясь из-за стола и с трудом прокладывая путь сквозь горланящую толпу к стойке, где сидел железнодорожный магнат.
– Выпьете со мной? - предложил он, перекрикивая музыку и нестройное пение.
Рэндолф вопросительно поднял бровь:
– С чего бы это вдруг?
– Потому что я обязан вам спасением своего ранчо, - сквозь зубы процедил Слоан. Эван невесело улыбнулся:
– Похоже, вам так же сильно не хотелось благодарить меня, как мне - возвращать деньги.
– Гораздо сильнее. Эван наклонил голову.
– Прекрасно, мистер Маккорд, считайте, что ваша признательность согрела мне душу. Простите, мне следовало бы обращаться к вам «сенатор Маккорд».
– Виски?
– Пойдет.
Слоан махнул бармену и, заказав два виски, прислонился к стойке.
– Что привело вас в нашу глушь, Рэндолф?
– Очень расстроитесь, если я отвечу: ваша жена? Слоан настороженно замер.
– Хизер просила проводить ее до Денвера. Разве она вам не говорила?
– Нет, - едва слышно выдохнул Слоан.
– Мы собираемся ехать через час.
Молчание.
Эван с любопытством разглядывал соперника.
– Знаете, мистер Маккорд, на вид вы не кажетесь безмозглым идиотом. Но должно быть, еще больший дурак, чем я! Завоевать любовь такой женщины и не суметь ее удержать!
Слоан медленно повернул голову.
– Терпеть не могу сообщать дурные вести, - мрачно добавил Рэндолф, - но, возможно, вам лучше вернуться домой. Жена ждет вас, чтобы попрощаться.
Слоан открыл дверь и поспешно поднялся наверх. Дженна мирно спала, а Хизер собирала вещи. Несколько мгновений он стоял на пороге, не сводя глаз с жены. Первая волна паники улеглась, и сейчас душа его словно вся онемела.
– Поздравляю, - тихо сказала она, оглянувшись. - Ты заслужил победу.
Слоан не ответил. Не мог принять ее похвалы, благодарить за помощь, хоть и знал, что без нее никогда бы ничего не добился. Успех должен был бы окрылить его. Ему следовало бы предаваться буйной радости: слишком много энергии и сил потрачено на выборы. Но он не испытывал ничего, кроме опустошенности и отчаяния.
– Уезжаешь? - с трудом проговорил он. Хизер кивнула:
– Да. И скоро Эван за мной заедет.
Руки Слоана будто по собственной воле сжались в кулаки, но он запретил себе распускаться - решил выждать, что будет дальше. Однако следующая реплика жены еще больше вывела его из себя.
– Мои женские дни начались на этой неделе. Они обменялись мрачными, почти враждебными взглядами. Значит, она радуется, что не носит его дитя?
– Прекрасно, - коротко бросил он, прежде чем уйти.
Хизер до самого последнего момента оттягивала прощание с Дженной. Приехавший Эван Рэндолф послал за вещами Хизер кучера, а сам терпеливо ожидал будущую спутницу в экипаже. Больше тянуть было невозможно. Хизер надела перчатки и шляпку и, едва передвигая ноги, спустилась в кухню, где Слоан как раз закончил кормить девочку. Хизер остановилась в дверях, жадно глядя на мужа и падчерицу. Золотистые волосы смешались с черными. Будут ли отец и дочь вспоминать ее?
– Я пришла попрощаться, - пробормотала она, превозмогая боль в саднившем горле.
Слоан слегка наклонил голову. Приняв молчание за согласие, Хизер подняла малышку и крепко прижала к груди.
– Мне будет сильно не хватать тебя, милая, - вздохнула она. - Ты позаботишься о ней, Слоан?
– Странный вопрос, - небрежно бросил Слоан, и каждое слово ножом впивалось в ее сердце.
В глазах Хизер, устремленных на него, светились безграничная любовь и бесконечная безнадежность. Она так мечтала, что он попросит ее остаться, но все слезы мира не изменят его отношения к ней.
Слоан ощущал, как ее отчаяние эхом отдается в его душе, и поспешно отвернулся, чтобы не видеть невыразимой скорби в глазах жены. Как ему хотелось вытереть ее слезы, умолять не покидать его… но он жестоко заглушил неуместные порывы. Ложь - его единственное спасение. Пусть Хизер не думает, что нужна ему.
– Итак, ты все же выбрала Рэндолфа, - тихо вымолвил он.
Хизер тяжело вздохнула.
– Нет, это совсем не так. Мой уход совершенно с ним не связан.
– Ясно как день, что ты предпочла его миллионы той жизни, что я могу тебе предложить.
– Неправда!
– Неужели? Хочешь убедить меня, что не находишь жизнь на ранчо утомительной и скучной?
– Здесь нелегко приходится, но вовсе не это гонит меня. Всему причиной ты, Слоан. Только ты. Он угрюмо усмехнулся:
– По-видимому, ты совершенно меня не понимаешь.
– По-видимому. Губы Хизер дрогнули.
– Я люблю тебя, Слоан. Так сильно, что не могу выразить. И твоя дочь стала мне родной. Как и эта земля. Какую чудесную жизнь мы могли бы вести!
– Итак, ты нас любишь и поэтому собираешься сбежать.
– Без твоей любви мне ничто не мило. Невыносимо сознавать, что я для тебя - ничто. Нет больше сил выносить боль и горечь. Я всего-навсего человек, Слоан. Твоя грубость, пренебрежение беспощадно ранят. Скоро я истеку кровью.
