— Уверен, у этой женщины есть и другие обязанности, — возразил сэр Томас.
— Ну, еще хотя бы одну!
— Достаточно, доченька. Я уже устал от песен.
Она попыталась изобразить на лице обиду и надуть губки, но одумалась и решила себя не утруждать.
— Пожалуйста, какую-нибудь монетку. Я желаю одарить ее.
Томас нащупал в кошельке десятипенсовую монету, и Матильда подозвала Мойру.
— Это — тебе. В благодарность, что позволила нам насладиться твоим чудным голосом. — Она вжала монетку в ладонь Мойры. — Быть может, у меня будет еще много возможностей слушать твое пение в будущем, — сказала девочка шепотом, но так, чтобы услышали все присутствующие за столом.
Мойра посмотрела на монету, затем оглядела особу, протянувшую ее, и ласково улыбнулась.
— Вы слишком великодушны. Для меня было большой честью петь для вас, — она обратилась к Аддису, не глядя на него. — Милорд, теперь я могу удалиться?
Он с радостью позволил ей это, надеясь, что после своей песни она пребывает в том же состоянии, что и он.
Мойра поспешила в свой садик, где упала на землю, сжавшись под большим деревом и прислушиваясь к звукам, доносившимся со двора. Ее тело сотрясали рыдания, которые она не в силах была сдержать. Она зарылась лицом в колени, пытаясь хоть как-то приглушить всхлипывания.
Это не кончится никогда. Плач отчаяния опустошил ее. Мойра задыхалась, жадно глотая ртом воздух. Ей казалось, что грудь ее вот-вот разорвется. Собрав остатки последних сил, Мойра попыталась успокоиться и остыть.
Она исполнила свою обязанность и теперь могла полностью предаться своему безутешному горю. Ей чудом удалось сохранить хладнокровие и до последнего звука выдержать жестокую пытку той песни. Она пела только для них двоих. Это была ее прощальная песня любви…
Мойра отдала указания по подаче последних блюд на стол и даже помогла Джейн вымыть уже пустые тарелки. До нее доносились звуки разговоров за столом и смех, то и дело прерывавший беседу, пока гости не стали собираться домой. Она незаметно прошла вдоль стены, не оповестив никого о том, где ее искать.
Этот день она приготовила только для него, хотя он и сопротивлялся. Она сама занималась едой и угощениями, позаботилась о цветах, наняла музыкантов. Но она же дала клятву себе самой не предавать этому особого значения. Она организовала прием так, чтобы ей не пришлось входить в зал и видеть молодую леди, которой суждено было вернуть Аддису доброе имя. Мойра помогла ему так, как привыкла помогать всегда, но она не желала встречаться с тенями, пришедшими из прошлого.
Медленно разжав руку, она остановила взгляд на подаренной монетке. Ее контур четко отпечатался на ладони. Она глядела на нее сквозь наворачивающиеся слезы, и слова Матильды снова и снова звучали в ушах.
Она не могла более этого выносить! Не могла петь для них. Не могла служить им. Не могла видеть их. Не могла думать о детях, которые со временем у них появятся.
Отпускать ее на волю не входило в намерения ее сиятельного лорда. Независимо от того, останется она крепостной или обретет свободу, он рассчитывал оставить ее у себя, Мойра знала это. Девочка оказалась красавицей, яркой, непосредственной, живой. Он никогда не обращал внимания на тех, кто оставался в тени Клер. Почему он станет делать это сейчас?
Мойру душили рыдания. Она сделала несколько глубоких вдохов. Со двора послышались звуки трогающихся экипажей. Колеса повозок проскрежетали по камням и затихли вдалеке.
Она надеялась, что лорд не пошлет за ней и не станет ее искать. Ему сейчас предстояло строить планы и обдумывать предстоящую женитьбу. Если она еще раз повстречает сегодня Аддиса, это просто разобьет ее сердце на мелкие кусочки, и он наверняка заметит это. Ей не вынести такого унижения повторно.
Немного успокоившись, она поднялась и выглянула из-за дерева. Садик и двор были пусты. Мойра сложила цветы в подол и направилась к дому в надежде найти пристанище в своей скромной комнате.
Может быть, позже он переменит свое решение? Может быть, после того как женится, после того как Барроуборо вновь перейдет к нему, он все-таки уступит? Но она не переживет столь долгого ожидания. Давным-давно, еще будучи ребенком, она могла ждать как угодно долго, но тогда у нее не было иного выбора. Сейчас она уже не та девочка, и должна положить этому конец.
Мойра сидела на соломенном тюфяке, положив на колени корзинку с вышивкой. Перевернув вышивку наизнанку, она выдергивала стежки. Когда-то она надеялась, что со временем сможет приобрести небольшую придорожную гостиницу и мужа в придачу. Ее верный каменщик поговаривал о женитьбе, ничего не говоря о приданом. Рийс никогда не поднимал вопроса о том, чего не надеялся получить.
Она как завороженная смотрела на мягкий свет, исходящий от драгоценного камня. Такой маленький — и такой дорогой. Почти бесценный, благодаря своей редкости. Желанный из-за того, что прекрасен. Как некоторые женщины.
Довольно. Слишком много лет ушло на безрассудные детские страсти. Она стала пленницей своих воспоминаний. Достаточно прошлого. Пора уходить от него. Пора идти вперед.
Аддис искал ее повсюду: в саду, на кухне. В конце концов он решил, что она ушла на рынок за продуктами. Он велел Джейн сообщить ему, когда Мойра вернется, и отправился наверх, надеясь, что Мойра не будет отсутствовать долго. Он хотел поблагодарить ее, извиниться перед ней.
Обед оказался для него настоящей пыткой. Рядом с этой девочкой он чувствовал себя разбитым стариком, потрепанным временем. Их разделяли больше, чем годы. Жизнь, состоящая из опыта, которого она никогда не узнает, пропастью лежала между ними. Он глубоко сомневался в том, что страсть, или время, или возможные дети когда-либо смогут скрепить этот брак. И в большей степени потому, что он сам не хотел, чтобы это случилось. Его тело могло соединяться с ее телом, плодить сыновей, но его душа никогда не найдет с ней покоя. Не оттого, что она была юна, не оттого, что она во многом напоминала Клер. И не оттого, кто она была такая, в конце концов. Настоящая проблема заключалась в том, кем она не была.
Он приблизился к окну, окинув взглядом двор, надеясь заметить хоть мельчайшую деталь, свидетельствующую о том, что она вернулась. Перед его мысленным взором вновь возник тот момент, когда она с присущим ей благородством и грацией приняла от Матильды плату. Ее отрешенный вид, когда она пела. Она так и не взглянула на него, так и не подняла глаз. И это несмотря на то, что каждая частичка его души молила об этом. Конечно, она права. Его реакция привлекла бы всеобщее внимание. От Томаса бы это явно не ускользнуло.
