Он же не торопился отпускать ее, плотно зажав ногами. Его руки сначала обняли раздавшуюся талию Элизабет, потом соскользнули ниже, на бедра, а губы все это время продолжали шептать что-то, предназначенное лишь ей одной. И вдруг ловкие пальцы Джонни, легко вспорхнув, скользнули в вырез, где платье не сходилось на талии. Мадам Ламье едва не вскрикнула от неожиданности.
Джонни и Элизабет, судя по всему, не слышали, как она сдавленно ахнула. В это время оба беззаботно смеялись, развеселившись по поводу какого-то острого словечка, оброненного в разговоре, не достигавшем чужих ушей. Лениво, как опытная куртизанка, Элизабет села на колени Джонни и потерлась о него, как котенок, требующий ласки. Ее голова склонилась ему на плечо, и счастливый супруг крепко сжал драгоценную жену в объятиях.
— Поскольку леди Кэрр отныне не будет носить корсетов, — объявил он присутствующим, которые, открыв рот, глазели на молодоженов, бесстыдно обнимающихся У всех на виду, — необходимо будет перешить все ее платья. Надеюсь, это не слишком затруднит вас, мадам Ламье.
— Конечно, нет, милорд, — быстро ответила та, прикидывая в уме, скоро ли удастся получить новую ткань, которая потребуется для столь сложной работы. И еще ее занимала мысль, хорошо ли говорить с эрлом, все время потупив глаза. А то ведь распутная женушка уже принялась расстегивать его жилет.
— Мы решили, что так будет лучше для ребенка, — пояснил он свое распоряжение, крепко целуя молодую супругу у всех на глазах. Жаль только, этого не видели старые друзья Джонни, которые наверняка онемели бы от изумления, став свидетелями подобных нежностей со стороны человека, никогда прежде не отличавшегося склонностью к сантиментам. — Вам придется постараться сшить платье к завтрашнему торжеству без примерки, — добавил Джонни с лучезарной улыбкой, мягко удерживая руки жены, которая, кажется, вознамерилась раздеть его перед всей честной компанией. — А теперь, с вашего позволения, миледи немного отдохнет.
Ни для кого не составляло секрета, о каком отдыхе идет речь, и, когда супружеская чета удалилась, Хелен со всех ног бросилась на кухню, чтобы посвятить госпожу Рейд в захватывающие подробности только что прошедшей примерки, оказавшейся на удивление короткой. И поскольку у Девушки не хватало слов, чтобы описать все в деталях, ей пришлось прибегнуть к языку жестов.
— А сейчас, значит, в эту самую минуточку, резвятся они в столовой на шелковом диване, — завершила Хелен взволнованное повествование, в последний раз всплеснув руками. — Своими глазами видела, как он дверь запирал, — не сойти мне с этого места!
— Вот и хорошо, что сказала мне. Побегу, велю повару браться за свои поварешки, а то ведь и глазом не успеешь моргнуть, как миледи захочет покушать. — От довольной улыбки и без того круглое лицо госпожи Рейд стало еще шире. — Наша миледи не промах — лэйрду скучать не даст. Так что, сдается мне, штучки вроде леди Линдсей в наших местах еще не скоро объявятся. Вот и слава тебе, Господи…
— И не говорите… Ох, сдается мне, поселит его миледи при себе в Голдихаусе на веки вечные.
— Поди, плохо! — удовлетворенно заключила госпожа Рейд. — Чтобы растить ребятишек, лучше места, чем Гол-дихаус, и не сыщешь.
Пока весь Голдихаус купался в блаженстве, Гарольд Годфри в Лондоне не покладая рук трудился над тем, чтобы как можно скорее разрушить счастье, только что обретенное лэйрдом и леди Равенсби.
— Все бумаги можно составить здесь, в Лондоне, — басовито убеждал грузный Годфри своего работодателя — герцога Куинсберри, человека средних лет, тощего и темного лицом.
Оба прогуливались по Сент-Джеймс-парку, опасаясь, как бы их разговор, весьма деликатный и конфиденциальный, не оказался подслушан кем-нибудь из прислуги. Ведь отличить верного слугу от предателя не так легко, как может показаться на первый взгляд.
— Легче всего в суде будет доказать то, что имело место изнасилование, — задумчиво произнес Куинсберри, — хотя и обвинение в измене отнюдь не помешает.
— Беда в том, что она уже носит в себе ребенка, — с горечью напомнил эрл. — Впрочем, даже если он и женился на ней, мы будем стоять на своем, утверждая, что этот брак был насильственным.
— За свидетелями дело не станет, мы сможем подкупить их в два счета, — согласился Куинсберри.
— Или устроить так, чтобы неудобные свидетели бесследно исчезли.
— С вами трудно не согласиться, — ухмыльнулся герцог. — А теперь напомните-ка мне, какой собственностью владеет этот Равенсби. И какая документация, с вашей точки зрения, может оказаться для нас полезной. — Обходительность Куинсберри была отчасти напускной, отчасти искренней. Как и любой ловкий придворный, герцог отличался двуличием. В светской беседе он был сама любезность, но, едва дело касалось его интересов, тут уж пощады от него ждать не приходилось. Этот человек был алчен и в то же время, как утверждала молва, мог сорить деньгами направо-налево. Имения Джонни Кэрра, которые остались бы без хозяина в случае обвинения его в изнасиловании, должны были стать желанным довеском к богатствам герцога.
— Если бы вам удалось получить от королевы специальное разрешение, мы уже сейчас могли бы возбудить судебный процесс. А предстанет он перед судом или нет, не так уж существенно для тех, кто будет выносить приговор.
— Но не отрицайте, вам определенно хотелось бы, чтобы его доставили в зал суда в кандалах, — заметил Куинсберри, хорошо осведомленный о том, какую ненависть его собеседник испытывает к этому человеку.
— Один должок он мне выплатил, но за ним все еще остается второй. Или даже третий, если не сбрасывать со счетов первое похищение моей дочери. Поэтому не скрою, мне было бы приятно увидеть этого мерзавца закованным в цепи.
— Этот молодой человек слишком горяч. Его трудно удержать в узде. Хотя, впрочем, вам лучше судить о том, насколько он безрассуден. — Ходили упорные слухи о том, что Гарольд Годфри был непосредственно причастен к смерти старого эрла Грейдена. Джонни Кэрр, которому в ту пору исполнилось всего семнадцать, едва вернувшись из Франции, чтобы унаследовать титул, поскакал прямиком в Харботтл. Там у ворот замка он вызвал Гарольда Годфри на поединок.
Будучи искусным фехтовальщиком, Годфри с радостью принял вызов, брошенный зеленым юношей, и в самом деле едва не убил его. Однако бой затянулся на целый час, и в конце концов сила взяла верх над изощренностью. Годфри так и не смог нанести смертельный удар, хотя опыт и ловкость были на его стороне. И когда в конце концов Джонни Кэрр приставил острие своего клинка к горлу эрла Брюсисона, тот с пеной на устах принялся отрицать собственную причастность к кончине отца молодого дворянина, безутешного в своем горе. Семнадцатилетний идеалист не нашел в себе сил убить человека, вопиющего о своей невиновности. Он просто ушел.
