– Вы должны покинуть Севилью до наступления дня, Мигель, – сурово заявил дон Томас де Маньра. – На сей раз преступление слишком ужасно… Я не могу для вас ничего сделать.
– Граф атаковал меня, – защищался Мигель, – у меня просто не было выбора.
Но дон Томас покачал головой.
– Нет, Мигель… Вы похитили честь его дочери; вам придется полностью изменить свою жизнь. Если вы останетесь здесь, вы погибли. Альгвасилы отправят вас к праотцам, а я буду не в состоянии ничем помочь вам. Уезжайте!
Дон Мигель смотрел на отца с отчаянием. Идея покинуть Севилью была для него невыносима. Но он слишком хорошо знал дона Томаса и понимал: послабления не будет.
– Куда я поеду?
Палец дона Томаса указал на черный плащ сына, прямо на алый крест над сердцем.
– Вы рыцарь Калатравы, Мигель… отправляйтесь сражаться во Фландрию. Идите проститесь с матерью и выезжайте. Вы потеряли слишком много времени…
Донья Херонима расцеловала сына без единого слова. Все время, пока он шел по этой смертельной дороге, она молилась за него, твердо зная, что рано или поздно это случится, и она давно была готова к такой минуте. Она начертила крест на его высоком лбу, затем отвернулась и стала на колени перед большим распятием в алькове.
Когда первые лучи солнца коснулись тяжелых вод Гвадалквивира и солдаты постучали в высокие ворота дворца Маньяра, Мигель покрыл на лошади уже добрых десять лье.
Он вступил в армию под вымышленным именем и примкнул, перед Анвером, к графу де Аро, но пагубной дороги соблазнителя не бросил. И, хотя Мигель де Маньяра был страшный сердцеед, без жалости и зазрения совести, он же был одним из самых храбрых людей своего времени. Его военные подвиги, в основном в осаде Бергоп-Зома, были столь блистательны, что Хорхе де Аро пожелал знать, кто этот юноша, который сражается, как король, под простым именем. Он очень быстро выяснил правду и в полном восхищении храбростью молодого человека написал лично королю, рассказал о доблести Мигеля и просил для него прощения.
Это было сделано… Когда война во Фландрии закончилась, Мигель вернулся в Севилью, а девушки вновь обрели своего Дон-Жуана.
Пять лет спустя он все еще вел полюбившуюся ему жизнь, больше не попадая в столь затруднительные обстоятельства и меняя любовниц через каждые два-три дня, проливая все новые и новые реки слез и крови. Но никто больше не осмеливался его атаковать или возбуждать дело против официального героя, каким он теперь был. Он зашел так далеко, что посягнул даже на монастыри, ища более извращенного наслаждения… и подчас получая его, под носом и на бороде Святейшей Инквизиции.
Его мать, донья Херонима, скончалась от разочарования. Он ее горько оплакивал, но тут же вернулся к прежней жизни, с еще большей страстью к удовольствиям. Так продолжалось до весны 1651 года, когда он наконец встретил ту, которая стала его единственной любовью.
Жара стояла ужасная, и коррида была тяжелой. Оставив копье в туше своего последнего быка, Мигель соскочил с лошади, под гром аплодисментов, и бросил поводья слуге.
– Я изжарился… – выдохнул он, снимая с шеи белый бант. – Пойду поищу прохлады в саду. Скажи всем, чтобы оставили меня в покое…
В самом деле, на площадке, где благородные юноши выказывали свою храбрость против черных андалусских быков, солнце палило нещадно, его лучи казались раскаленными стрелами. На трибунах, под двойными тентами, городские красавицы, не жалея рук, хлопали в ладоши, выражая свой восторг и ища, кто бы мог их пленить. Но Мигель в первый раз в жизни чувствовал себя уставшим от всей этой утомительной суеты, от всех этих женщин, постоянно чего-то от него требовавших. В свои двадцать пять лет он чувствовал себя старше всего света…
Пожав плечами, он направился к тенистому саду, буквально бурлившему цветами: фруктовыми деревьями, темной сиренью, чьи тяжелые ветви спускались к самому Гвадалквивиру. Вдали виднелись оранжевые крыши Севильи и золоченая статуя Веры на вершине мавританской башни кафедрального собора. Бродячий певец пел где-то невдалеке, аккомпанируя себе на гитаре. Мигель медленно направился вдоль аллеи к голубому фонтану…
В тот момент, когда он нагнулся и коснулся воды в фонтане, появилась девушка. Она медленно приближалась, не замечая его.
Присев на край фонтана, она протянула к воде тонкие белые руки, но не замочила их, а только коснулась воды… Нежно голубое платье схвачено поясом в невероятно узкой талии, белая кружевная накидка покрывает золотистые волосы… Она улыбнулась своему отражению в воде.
Мигель вышел из-за загораживавшего его мостика, она обернулась и невольно подарила ему эту улыбку.
– Здравствуйте, – сказала она, почти смеясь. – Я вас напугала?
Она была совсем молоденькая, лет пятнадцати или чуть больше. Прекрасное лицо: нежная белая кожа, глаза небесного цвета. Мигель на мгновение замер от удивления. Он никогда не видел этого восхитительного ребенка и почувствовал, как его инстинкт снова проснулся с прежней силой. Он приблизился к ней.
– Здравствуйте. Кто же вы, доньесита? Я никогда вас не видел в Севилье.
Малышка весело рассмеялась, сверкнув прелестными зубками, и страсть проснулась в черных глазах мужчины.
– Конечно, ведь я не живу в Севилье. Я из Гренады, но у моих родителей здесь имение, и мы приглашены на этот праздник. Мой отец дон Диего Карилло де Мендоза. А вы, кто вы?
Мигель низко поклонился. То было очень славное имя, и все в этой малышке говорило о величии ее рода.
– Меня зовут Мигель де Маньяра и…
Она прыснула, а потом и рассмеялась.
– О! Так это вас все называют Жуаном? О, как это смешно!
– Как? Смешно?
Мигель никогда даже не предполагал, что такая реакция возможна. Конечно, девушки хихикали и смущались, краснели и заикались… но до сих пор еще никто не смеялся ему в лицо.
– Как же вы меня себе представляли, сеньорита?
– Я не знаю… Очень мрачного, я думаю, со страшным лицом… Мне кажется, что я вас себе представляла похожим на дьявола. Но вы совсем не так страшны. Вы очень милы… и немного грустны.
Она смотрела на него спокойно, дружелюбно, слегка улыбаясь, все еще касаясь воды руками.
– Моя жизнь не весела, дона… Но вы мне не сказали, как ваше имя?
– Меня зовут Херонима.
Медленно, очень медленно Мигель осел на парапет рядом с ней. Как все это было странно, и как прелестно.
– Мою мать тоже звали Херонима… Она тоже была красива… как вы.
– Ее нет больше с вами?
Мигель горько покачал головой.
– Нет… и я принес ей много горя!
– Бедный дон Мигель!.. Вы должны думать, что теперь она более счастлива, и если она знала, что вы ее любите, вина ваша легче. Не нужно быть печальным, дон Мигель… Очень просто изменить свою жизнь, если она тебя не удовлетворяет. Достаточно только захотеть…
