К государю подбежали священники, загораживая его от людских глаз. Гийом де Шампань осторожно высвободил свое облачение из пальцев Филиппа, чтобы закончить церемонию. Вдруг король двумя руками оттолкнул от себя жену… Та не могла больше удержать слез…
В храме воцарилась тишина. Все смотрели на архиепископа, чья рука застыла в воздухе. Поколебавшись, он вдруг решился и коснулся пальцем, смоченным в елее, лба короля.
По телу Филиппа пробежала дрожь, его мертвенно-бледное лицо постепенно порозовело. Наконец он вполне осмысленным взглядом посмотрел на дядю и тяжело вздохнул. «Можно продолжать», – говорили его глаза.
И архиепископ продолжил церемонию – медленную, торжественную, бесконечную…
После благодарственного молебна под звон колоколов и пение гимнов король и королева вышли из собора. Их приветствовали толпы горожан. Улыбка вернулась на лицо Ингеборги, но ненадолго. Как только они добрались до ворот замка, Филипп оставил напуганную жену одну, не одарив ее ни словом, ни взглядом, и удалился в свои покои, требуя к себе советников.
Те явились незамедлительно: архиепископ Реймский, брат Бернар де Венсенн, Этьен де Турне и прочие. Король, восседая в своем резном деревянном кресле, угрюмо смотрел на них. Он уже пришел в себя, и его ужас сменился гневом и холодной яростью. По дороге из собора в замок Филипп уже признался дяде в том, что почувствовал внезапное отвращение к Ингеборге: это-то и вызвало припадок…
– Она околдовала меня, – твердил король. – Лишила мужской силы! Пусть отправляется обратно в Данию!
Тщетно прелат пытался объяснить племяннику, что такое могло случиться с ним просто от усталости, а то и от неутоленной страсти. Король не желал слушать возражений.
– Я хочу, чтобы она уехала, – повторил он.
И теперь Филипп Август, взирая из своего кресла на прибывших сановников, вовсе не просил у них совета. Он излил перед ними душу, рассказал об ужасной ночи и о проклятии, лишившем его мужской силы. Он понял, что нечеловеческая красота Ингеборги – порождение дьявола. Датчанка околдовала его, и теперь король боялся, что никогда не сможет возлечь с женщиной. Это к добру не приведет…
– Почему вы ни словом не обмолвились об этом перед коронацией?!
– Почему вы допустили, чтобы Ингеборга приняла святое помазание?.. – наперебой вопрошали святые отцы.
– Да потому, что я надеялся на то, – отвечал король, – что помазание снимет проклятие. Я христианин, и я верил, что Господь изгонит злого духа, но Он этого не захотел!
О, Филипп понял это сразу, как только неодолимый ужас обуял его! А произошло это в тот самый миг, когда епископы приоткрыли дьявольское тело Ингеборги.
– Я не смогу жить с этой женщиной! – закричал король, теряя самообладание. – Ее надо отослать назад в Данию. Пускай убирается с теми, кто ее сюда привез! Невелика беда. Все равно мы не получили того, на что рассчитывали. Сообщите датским посланникам, что им вернут принцессу.
Датчане, почуяв неладное, уже приготовились незаметно улизнуть из Амьена. При одной мысли о том, что скажет им король Кнут, когда они привезут обратно его сестру, у них душа ушла в пятки. А уж о том, что он с ними сделает, лучше было вообще не думать: ведь молодой король ничуть не мягче своего покойного родителя…
Однако у них есть выход, и им нужно воспользоваться. Больше нет Ингеборги Датской. Она не только повенчана, но и коронована. Она стала не только супругой французского монарха, но и французской королевой. А какое им дело до французской государыни?
И вот, опасаясь, что изворотливые французы придумают какую-нибудь отговорку, датчане собрались в путь, бросив свою принцессу на произвол судьбы.
Ингеборга осталась одна. Вскоре ее навестил аббат Гийом, всегда искренне восхищавшийся красотой датской принцессы. Аббату велено было объяснить королеве, что произошло, и от этого поручения на глаза несчастного наворачивались слезы. Жаль, ах как жаль ему бедняжку! Но ничего не поделаешь, он вынужден подчиниться.
Ингеборга расплакалась, узнав о том, какое отвращение испытывает к ней супруг. Но когда аббат сообщил ей о решении короля отправить ее домой с датскими послами, молодая королева вдруг успокоилась. Такого Гийом не ожидал.
– Король Франции женился на мне, – твердо возразила Ингеборга.
– Да, – согласно кивнул аббат, – однако Его Величество сообщил нам, что не стал вам настоящим супругом.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Ингеборга. – Мы с королем спали в одной постели…
– Да, но этого недостаточно, – перебил ее святой отец.
– Для меня – достаточно, – заявила датчанка. – К тому же именем Господа на мою голову возложили корону. Теперь я королева Франции. Никто и ничто не заставит меня от этого отказаться.
Гийом просил и умолял, уговаривал и убеждал, объясняя, как страшен гнев государя, но все напрасно. Ингеборга не собиралась поступаться своими правами. Она королева, королевой и останется! Дания для нее – лишь воспоминание…
Бедному аббату оставалось только вернуться к королю и рассказать ему обо всем. Он шел медленно, с трудом переставляя ноги, и все гадал, как встретит Филипп Август столь неожиданную весть. Было наперед ясно, что радоваться он не станет… Но того, что произошло, аббат и представить себе не мог.
– Ингеборге место в монастыре! – в ярости вскричал король. – Сегодня же отправьте ее к сестрам святого Мавра, и пусть она остается там, пока не решится ее участь.
После чего, овладев собой, Филипп заявил:
– Я уезжаю в Париж. Буду жить во дворце на острове Сите.
– А нельзя ли, – дрожа от волнения, решился спросить Гийом, – отправить ее в Креси или другой замок, который Ваше Величество подарили ей в день свадьбы?
– Земли эти и замки принадлежат королеве Франции, я же не считаю Ингеборгу таковой, – резко возразил Филипп Август. – И хватит об этом!
Гийом молча поклонился.
Тем временем в Париже обсуждали слухи, долетавшие из Амьена. В столице новости всегда распространялись быстро, и взбудораженный народ пытался найти им объяснение.
– Говорят, что датчанка навела порчу на нашего короля, – судачили кумушки на рынке.
– Вы только представьте себе – она лишила Его Величество мужской силы! Какой ужас! – хватались за головы молодые парижанки.
– Она его околдовала! – говорили старики, больше всего страшась бесовских чар.
Слухи ширились с быстротой молнии, попадая на благодатную почву: ведь народ еще не забыл кроткую королеву Изабеллу. Все, конечно, рады были бы приветствовать новую королеву, о которой шла молва, что она писаная красавица, но лишь при одном условии – что всеми обожаемый король найдет с ней свое счастье.
