– Грэм, сейчас же прекрати! Неужели твой отец совсем не учил тебя, как нужно себя вести?
Мальчик передернул плечами. Кирсти тихонько вздохнула, потом посмотрела на Джорджину:
– А Грэм пукнул!
Джорджина уронила свою вилку и посмотрела на девочку:
– Я так рада, что ты поделилась со мной этой новостью!
Кирсти, казалось, смутилась.
– Я просто подумала – вдруг ты захочешь об этом узнать...
Девушка бросила салфетку:
– Почему? Почему я должна захотеть об этом узнать? На самом деле ты сказала мне это для того же, для чего ты и все остальное говоришь или делаешь. Тебе хочется оскорбить меня. – Джорджина встала. – Иди в свою комнату. А ты, Грэм, если ты выдуешь носом еще хотя бы одну горошину, то отправишься вслед за сестрой!
Кирсти сидела не двигаясь.
– Я ведь сказала: «Иди в свою комнату».
– Не хочу.
– У тебя одна минута на размышление, или... – Джорджина видела, что девочка ждет, желая узнать, насколько серьезным будет наказание. Она на мгновение задумалась, подыскивая что-нибудь подходящее. – Если ты сейчас же не пойдешь в свою комнату, я позволю Грэму целую неделю быть первым во всем.
В следующий миг Кирсти уже мчалась сломя голову вверх по лестнице.
Детям нужны ограничения. Они позволяют им чувствовать себя в безопасности.
Неизвестный автор
Джорджина как раз поджидала Эйкена, когда он вошел. Девушка сидела в кресле в темном углу комнаты. С минуту она наблюдала за ним.
Эйкен прошел через комнату, двигаясь гибко, точно сильное животное в клетке, потом остановился, глядя на огонь. Постояв так с минуту, он опустился в кресло и откинул голову назад, потом прижал ладонь ко лбу и потер виски.
Вид у него был не слишком счастливый. Эйкен, казалось, был чем-то встревожен. А когда она выложит ему то, что собиралась, ему будет и еще хуже. Так бывало почти каждый день. Они не могли находиться рядом, без того чтобы один из них не вышел из себя.
– Эйке-ен! – Девушка встала. Эйкен удивленно поднял голову. – Мне нужно поговорить с тобой.
– О чем?
– Твои дети крайне распущенные и невоспитанные. Их поведение переходит уже всякие границы. Ты должен что-то сделать.
– Что именно?
– Не знаю. Ведь ты их отец.
Эйкен взъерошил рукой волосы.
– Я ровным счетом ничего не смыслю в детях.
– Нельзя воспитывать детей, постоянно отсутствуя или перекладывая ответственность за их воспитание на кого-то другого.
– Я ужасно боюсь их, Джорджи! Просто не представляю, что с ними делать!
Джорджина понимала, как трудно ему было в этом признаться. Эйкен ведь очень гордый.
– А как поступал твой отец?
Эйкен передернул плечами:
– Не помню. Я не знаю, что это значит – быть отцом. Я не могу делать то, о чем не имею ни малейшего представления.
– Почему же? Разве ты всегда, с самого начала, понимал, что значит быть братом Калему? Или же ты от рождения знал, как нужно разводить лошадей? Ты можешь тренировать и воспитывать лошадей, но не можешь заняться воспитанием своих собственных детей?
– Я только знаю, что нужно давать им свободу. Но я не знаю, как им еще дать понять, что я люблю их, забочусь о них.
– А разве ты знал, что это значит – быть мужем?
– Нет, – ответил он как-то очень уж тихо. – Наверное, я боялся быть им отцом. У меня просто не осталось ничего, что я мог бы кому-нибудь дать, после того как их мать умерла. – Эйкен глубоко вздохнул и уставился в потолок. – Я понимаю, что это эгоистично, но это так.
– Тебе нужно постараться поближе узнать своих детей. Если ты будешь уделять им хотя бы немного внимания, они перестанут все это проделывать.
Эйкен сидел, запрокинув голову и пристально глядя на потолок, точно надеялся отыскать там что-то утраченное.
– Сибил так хорошо управлялась с ними. Мне вообще ничего не приходилось делать. Она делала все сама. Она хотела самостоятельно всем заниматься. Даже когда они уже немного подросли. – Эйкен взглянул на Джорджину. – Они были больше ее, чем моими.
– Да, но ее больше нет с ними. Теперь у них остался только ты. Я знаю, что ты их любишь. Я видела, какой у тебя был отчаянный взгляд, когда ты вытаскивал нас из воды в ту первую ночь. Они дороги тебе. Но, если ты любишь их, ты должен стать частью их жизни. Ты должен научиться обуздывать их. Тебе нужно им как-то доказать, что ты их действительно любишь.
Эйкен долго сидел, задумавшись, не произнося ни слова. Он покачал головой и взглянул на Джорджину.
– Временами, Джорджи, когда Кирсти так смотрит на меня, будто я – Господь Бог, мне хочется бежать без оглядки, и как можно быстрее. Я не Бог. Я всего лишь человек, и даже не очень-то хороший отец.
– Ты не сможешь ничем для них стать, если не постараешься узнать их получше. Кирсти просто испуганная маленькая девочка. Она потеряла мать. Ты не обращаешь на нее никакого внимания, если только она не провинится, а в последнее время – и вовсе. Тебе нужно проводить побольше времени с сыном и дочерью. Тебе необходимо узнать их поближе.
Эйкен немного помолчал, потом саркастически рассмеялся:
– Думаю, я и так их неплохо знаю. Это же чертенята, которые только и думают, как бы вымазать мне лицо синей краской или же подложить мне омаров в постель!
Есть чудный, странный мир, он скрыт от нас,
Там пища есть для тела и для глаз.
Там пир воображению поэта —
Там в Царстве Сна брожу я до рассвета.
Роберт Луис Стивенсон
В тог день Калем и Эми вернулись на остров с новостью о том, что они поженились. Джорджина в эту ночь легла спать с надеждой, что теперь, когда Эми рядом, все в ее жизни наладится.
Она, однако, не подумала, что Калем и Эми – молодожены. Джорджина почти не видела Эми со дня их приезда, а когда это все же случалось, та всегда была с Калемом.
Джорджина была рада за Эми и Калема, однако при взгляде на них сердце у нее разрывалось. Они так любили друг друга! Они нежно касались друг друга. Они целовались. Они были вместе. Они теперь не были одиноки.
Глядя на них, Джорджина еще острее ощущала свое одиночество. Полное, беспросветное одиночество. Одиночество засело в ней глубоко, причиняя ей боль. Время шло, и ей становилось все хуже. Девушка временами ловила на себе напряженный взгляд Эйкена. Взгляд этот смущал ее; в нем было то же, что испытывала она сама, когда рядом были Калем и Эми.
Эйкен проводил теперь больше времени с детьми. Он даже сделал им выговор за те озорные выходки, которые они позволяли себе с Джорджиной, и заставил их извиниться и пообещать ей, что этого больше не повторится. Им пришлось подчиниться.
