Наконец рыдания стихли, но последовавшая за ними тишина оказалась еще страшнее. Она была пустой.
Диккан дрожал, словно в лихорадке. Он совершенно замерз, сидя на полу спиной к стене и держа на руках Грейс. Она уснула, ее грудь судорожно вздымалась от невыплаканных слез, как у ребенка, измученного болью. Руки были сжаты на животе. Ее лицо было мокрым и покрасневшим, волосы разметались по сторонам. Ему следовало бы встать и обмыть ей лицо. Положить в постель, чтобы она могла отдохнуть. А потом уйти подальше, чтобы больше не причинять ей боли.
Он не мог этого вынести. Он был к этому не готов. Никто не научил его справляться с отчаянием. Его рубашка намокла от слез: от слез Грейс и его собственных. Он был сломлен. Он даже представить не мог, что она испытывала. До этой самой минуты он не понимал, что никогда в жизни не ощущал настоящей боли, потому что ни разу не страдал из-за любимого человека.
Диккан любил ее. Каким же идиотом он был, что не смог этого понять сразу же после их первой встречи! Как он мог не увидеть, что под неброской внешностью скрывалось бесценное сокровище? Неужели он был так поглощен собой, что не мог признаться себе, как сильно желал Грейс, как любил ее, какое глубокое уважение к ней испытывал? Ведь на самом деле он был готов сдвинуть с места землю и небеса, лишь бы уберечь ее от боли. В его жизни не будет ни одного дня, когда он сможет закрыть глаза и не увидеть отчаяния на ее лице в тот самый миг, когда все ее мечты разбились.
А ведь это он разбил ее мечты.
Как он мог не заметить, насколько она была сильной, чтобы пережить все случившееся с ней? Неужели он не видел, какая она хрупкая, женщина, никогда и ничего не просившая и получившая самый жестокий удар, когда она наконец позволила себе надеяться на лучшее.
Но теперь все будет иначе. Ему нужно защитить Грейс от опасностей, смягчить полученный ею удар, разделить ее горе. Он знал, что его Боадицея не любила показывать друзьям свои слабости, а именно слабостью она бы сочла эти слезы. Поэтому ему придется их собрать и скрыть ото всех.
Диккан думал, что к нему пришлют Кейт, но перед ним на корточки опустилась Оливия, ласково коснувшись ладонью его руки. Тяжело вздохнув, он поднял голову и увидел в ее глазах страх и сострадание.
— Что я с ней сделал?
Оливия слабо улыбнулась:
— Не только ты. Все мы виноваты. Знаешь, ведь у нее не было даже времени, чтобы оплакивать смерть отца. Она должна была заботиться о других.
Диккан отвел с мертвенно-бледного лба Грейс мокрый завиток волос.
— Думаю, она только что оплакала его. Бедняжка.
Он все гладил щеку жены, словно даже во сне мог успокоить ее и облегчить боль.
— Что нам теперь делать?
Оливия поднялась с пола.
— Надо уложить ее в постель. И узнать, кто пытался причинить ей вред.
Он поднял голову, и горло сдавила мучительная судорога.
— Кроме меня?
Оливия нахмурилась.
— Ты совсем раскис. Прекрати, Диккан! Нам нужны твои мозги. Остальные члены группы Дрейка сейчас внизу обсуждают случившееся. Твой слуга Бенни пропал, и Джек нашел в его комнате полупустой флакон с мышьяком.
Диккан горестно покачал головой. Со временем он обязательно во всем разберется.
— Нет, мое место здесь. Ей ведь будет очень плохо?
— Да, но Грейс бы не хотелось, чтобы ты видел ее такой. Предоставь нам возможность хотя бы раз в жизни позаботиться о ней. А ты займись тем, что у тебя хорошо получается: строить заговоры, планы и расследовать козни врагов. Пока мы во всем не разберемся, Грейс по-прежнему в опасности. Как и все вы.
Диккан продолжал гладить мертвенно-бледные щеки Грейс. Ее тело обмякло в его руках, она крепко спала, и он не хотел беспокоить ее. Откровенно говоря, он не хотел оставлять ее. Он должен был помочь ей поправиться. Должен был сказать, что любит ее. И самое главное, просить прощения за каждое грубое слово, которое ей пришлось услышать. Она должна понять, что все это было не правдой, а, как говорится, игрой на публику.
— Разве не странно? — спросил он, проводя рукой по спутанным локонам, разметавшимся по ее плечам. — Даже волосы у нее стали более рыжими. Это воздействие мышьяка?
Оливия коснулась его руки.
— Спросим позже. А теперь идем, у нас много дел.
Диккан перенес Грейс в кровать, вокруг которой уже столпились встревоженные женщины. Прежде чем уйти, он склонился и поцеловал ее, не зная, что еще можно сделать. Как исцелить эту боль. Как доказать ей, что она не все потеряла.
— Помогите ей. Я скоро вернусь. Мне надо связаться с ее слугами в Лонгбридже. — Улыбнувшись своей спящей жене, он поцеловал ее и тихо шепнул: — Увидим, что думают все эти люди о твоем воине-сикхе.
Когда Диккан вернулся, Грейс действительно было очень плохо. Настолько плохо, что на следующее утро он уже всерьез опасался за ее жизнь. Он не отходил от ее постели, даже когда ей промывали желудок и пускали кровь, когда она кричала от страшных спазмов. И даже когда ночью у нее начались судороги.
Диккан тут же обхватил ее руками. Грейс так и не пришла полностью в себя, хотя и извергла всю жидкость, которую в нее влили, до последней капли. А перед рассветом ее тело напряглось, изогнулось и задрожало в его объятиях.
— Держите ее, — приказал доктор. — Осторожнее.
Обезумев от страха, Диккан обхватил это несчастное, ослабевшее тело, словно мог удержать ее. Словно мог защитить ее от нее самой.
— Она умирает! — вскричал он. — Сделайте что-нибудь.
Доктор с невозмутимым видом прослушал бешено бьющееся сердце Грейс и покачал головой:
— Я надеюсь, этого не случится.
Диккан прижал ее крепче, несмотря на все сопротивление.
— Что же нам делать?
Доктор выпрямился и нахмурился.
— Положить ее поудобнее, — уже не так спокойно ответил он. — Это все, что мы можем, пока яд не выйдет из ее организма.
— Кажется, этого не происходит, — отозвалась Кейт из угла комнаты.
Доктор покачал головой:
— Знаю. Сказать по правде, я никогда не видел, чтобы человек угасал так быстро. Думаю, она была больна еще серьезнее, чем мы все подозревали.
Диккану казалось, будто он стоит над темной, бездонной пропастью, хотя конвульсии Грейс становились слабее.
— О чем вы говорите?
Доктор поймал его обезумевший взгляд и перевел глаза на безжизненное тело Грейс.
— Я говорю, что она, должно быть, невероятно сильная женщина, раз так долго боролась до сих пор. Но даже и у самых сильных женщин есть свой предел. Если она внутренне сдалась, то может и не выжить.
— Она не умрет, — сказал Диккан полным отчаяния голосом. — Я этого не допущу.
