– Раздумал жениться?
– Я задал вопрос.
Мэри обвела комнату равнодушным взглядом, словно не ей здесь жить вскорости, чуть задержалась на огромной кровати – губы дрогнули, румянец вернулся к щекам, но беспокойство в глазах не исчезло.
Михаэль приподнял ее подбородок.
– Я жду.
Она увернулась, нервно прошлась по белому ковру, не замечая, что оставляет следы от дождя, обернулась. Ее глаза лихорадочно блестели, губы притворно растягивались в беззаботной улыбке, руки предательски сжимали платье.
– Я имела неосторожность назвать тебя сумасшедшим сегодня…
– И не один раз.
– Но у тебя больше прав называть так меня.
– Вот как?
– Если ты задашь хоть один вопрос, пока буду рассказывать, если перебьешь, не уверена, что смогу собраться и продолжить.
Михаэль промолчал.
– Готов?
Пожал плечами.
– Начнем с главного. Я родилась в одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году…
Пока Мэри рассказывала, он чувствовал себя так, будто с него снимали скальп. Медленно, очень медленно, растягивая мучения, заставляя желать, чтобы все это кончилось и одновременно – оттягивать, хватаясь за соломинку вероятности.
Он слушал, не перебивая, запоминая каждое слово где-то на глубинном уровне, чтобы суметь ее удержать, чтобы заставить верить в него, а не капризных духов. Эсма, он уже слышал это имя, и думал, что Брайн сможет помочь, а вот Джед был окутан таинственностью, недомолвками, опасением.
Она боялась, что он вернет ее в двадцать первый век. Но у Михаэля должны быть открыты глаза, чтобы защитить ее. Когда Мэри закончила, он задал вопрос:
– Он – один из твоих любовников?
– Он не входил в меня, – уклонилась от ответа.
– Ты жалеешь, что не вышла замуж за Пола?
– Я жалею, что не могу подарить тебе свою девственность.
– Ты веришь, что я найду способ тебя удержать?
И единственный прямой ответ:
– Да.
Он пересек комнату, зашел в ванную, открыл кран с горячей водой, вернулся к себе. Мэри стояла на прежнем месте, не делая попытки рассмотреть свои будущие покои.
– Иди сюда, – он протянул руку, и Мэри с готовностью подошла. – Раздевайся.
– Что?
Он ввел ее в ванную комнату, выключил воду, обернулся на изумленный вздох.
– Она просто огромная!
Михаэль был польщен, но не показал этого.
– Уверен, ты заметила, что я отдаю предпочтение большим размерам, – притворился распутником. Или не притворился – без разницы. Развернул Мэри спиной к себе, так легче расстегивать бесконечный ряд пуговичек.
Платье упало к его ногам, корсет, сорочка, чулки и туфельки… Туфельки и чулки он бы оставил, но купаться в одежде – моветон, или? Нет, туфельки и чулки в другой раз. Он взял Мэри на руки, бережно опустил в ванную.
– Это и есть сладкое, на которое ты намекал? – невинно поинтересовалась она.
Граф сбросил рубашку, снял ботинки.
– Еще нет, – вышел из ванной, вернулся через секунду с корзинкой, полной лепестков красных роз, бросил горсть на ее грудь, вторую – в области бедер, взял один трепещущий лепесток губами.
Поставил корзинку на пол, расстегнул брюки, отбросил их, положил лепесток на свою плоть и с улыбкой предвкушения сказал:
– А сейчас мой ответ: да.
День рожденья незаконнорожденного племянника – неслыханно! Пригласить на праздник всех сельских жителей – немыслимо! Леди Элфорд под руку с лордом Блэкберном – невероятно!
Но Михаэль сказал, если она думает признать мальчика, лучшего повода не найти. Билли и Джесс не подозревали о сюрпризе, нет, мальчик, конечно, донимал вопросами, не забыла ли Мэри о подарках, но не ждал, что ему устроят праздник. Он говорил, что будет торт, и все, из гостей – виконт, и граф, которых успел пригласить, и слуги – больше никого, а когда увидел огромные столы, украшенные воздушными шариками и разноцветными лентами, которые ломились от яств, ватагу мальчишек, настороженно наблюдающих за ним подле своих родителей, взвизгнул от радости.
– Это мне? – спросил у Мэри.
Она кивнула.
– И все эти люди пришли, чтобы поздравить меня?
– Да.
– Ух ты! И с подарками?
– Уверена.
– Настоящий день рожденья! – он подпрыгнул от нетерпения. – У меня настоящий день рожденья!
Мэри взяла мальчика за руку, подвела к главному столу, на котором красовался высокий торт с восемью свечами.
– Ухтышка! – выдохнул мальчик, и облизнулся.
Несколько мальчишек хихикнули, и он улыбнулся им в ответ.
– Энн полночи пекла его для тебя.
Мальчик вырвался, подбежал к поварихе, которая с остальными слугами стояла у стола, дернул за подол, и когда она склонилась, громко чмокнул в щеку.
– Спасибо, ты настоящий друг!
Повариха расцвела майской розой, Джесс к чему-то прослезилась, граф одарил Мэри жарким взглядом и шепнул:
– Скоро у нас тоже будет мальчик.
– Постараешься? – усмехнулась она.
– Не сомневайся.
Он стоял рядом с ней, оказывая поддержку и увеличивая значимость происходящего. Они почти не разлучались последнее время, но при посторонних приходилось соблюдать хоть какие-то приличия. Не то, чтобы их это волновало, но граф иногда был зануда и педант, а Мэри не возражала.
Мальчик вернулся к Мэри, стал рядом, но не мог оторваться от торта и восьми горящих свечей. Он стал взрослым, как и хотел. Вернее, думал, что стал взрослым.
– Билли, – Мэри обвела взглядом собравшихся, – сегодня тебя пришли поздравить те, кто знает тебя с рождения. Но знает, как Билли Старлинга.
Приглашенные кивнули – кто доброжелательно, кто – с опаской.
– Я хочу, чтобы каждый из вас, – обратилась Мэри к гостям, – запомнил, что я признаю Билли Стерлинга как своего родного племянника и восстанавливаю в правах на ЭлфордХауз.
Мистер Элитон передал ей свиток, Мэри раскрыла его, чтобы была видна печать, и не оставалось сомнений в подлинности, вернула поверенному.
– Ты даришь мне дом? – не поверил мальчик.
– Я его тебе возвращаю, – уточнила Мэри.
Он заглянул в самую душу, сказал:
– Склонись – и я тебя поцелую.
Мэри улыбнулась, но послушно склонилась над ним. Маленькие теплые ладошки обхватили за шею, губы прижались к щеке, и тихий шепот в ухо:
– Ты даришь дом, потому что переезжаешь к графу?
– Чшш, это секрет.
– Я хочу, чтобы у тебя тоже был мальчик, и чтобы ты жила недалеко от меня. Соглашайся, пока он не сбежал, как мой папа.
– Хорошо.
Мэри поднялась, старательно отогнав тревогу. Уильям – вот проблема, которую надо разрешить в первую очередь. Возможно, если она попросит его вернуться, расскажет, как скучает ребенок, он забудет об уязвленной гордости?
