Она полюбила Онфруа с первого взгляда. Взгляда, впрочем, чуть удивленного сходством рыцаря с Тибо де Куртене, которого она, как ей казалось, любила так сильно. Как и Тибо, он был темноволосым и сероглазым, но в этих серых глазах — правда, Онфруа был моложе, ему едва исполнилось семнадцать — светилась лишь радость жизни, ласковая кротость, тогда как глаза бастарда сурово отливали сталью. Потом Онфруа с ней заговорил, и речи его были пленительны, он пел ей чудесные любовные стихи, а когда она подарила ему первый поцелуй, губы его оказались шелковистыми и нежными, они круглились, словно лепесток розы. Она не понимала, каким образом вдруг перестала любить Тибо и так неожиданно всю себя посвятила Онфруа, вызвав гнев матери и огорчив Балиана, своего отчима, благородного и доблестного рыцаря, ставшего ей настоящим отцом. Огорчилась и Ариана, не понимавшая, как можно с такой легкостью полюбить другого, потому она ее и покинула — и еще потому, что Изабелла, встретив Онфруа, отдалилась от своего брата-короля и перешла в стан его прирожденных врагов.
Девушка иногда еще вспоминала Тибо, но она так давно его не видела, что лицо королевского щитоносца в конце концов почти стерлось из ее памяти. Говоря откровенно, это забвение было довольно приятным, и именно для того, чтобы его сберечь, она и отказалась встретиться с Тибо в монастыре, и даже не попыталась его увидеть, потому что, каким бы странным это ни показалось, в ее представлении это означало бы неверность по отношению к Онфруа. Да, надо признать, что не напрасно она наполовину была византийкой...
Теперь придворные девушки украшали ее великолепными драгоценностями, убирали ее длинные, темные с золотистыми отблесками волосы под красное покрывало, спускавшееся ей на грудь, и закрепляли его широким золотым обручем, в который были вправлены жемчужины, бриллианты и рубины... но веселый девичий щебет разом оборвался — на донжоне раздался крик, вырвавшийся из самой мощной во всем замке глотки:
— Тревога! Тревога! Враги!
Как ни печально, но это была правда. Мусульманские воины под желто-черными знаменами мчались к замку и городу Кераку, с которым он был соединен переброшенным через ров мостом из двух пролетов. Саладин был сыт по горло разбоем Рено и двигался к крепости с войском и осадными машинами.
В Краке поднялся переполох, все будто с ума сошли, потеряв голову. Лишь один-единственный местный сеньор, изучив положение, принялся отдавать приказания: прежде всего следовало разрушить связь между замком и городом, на который должен был прийтись первый удар, затем — накрепко запереть Крак и запретить открывать ворота горожанам, если они попытаются укрыться в крепости.
— Это даст нам время, чтобы лучше подготовиться, — заключил он, — а пока мы как ни в чем не бывало отпразднуем свадьбу. Слава Богу, у нас достаточно запасов продовольствия, мы сможем продержаться довольно долго.
— В обычное время, может быть, и продержались бы, — возразила ему жена, — но сейчас у нас много гостей...
— Которые вместе с нами будут защищать крепость, — ведь и речи не может быть о том, чтобы выставить их за ворота. Что же касается свадьбы вашего сына, — уже все подготовлено, и я не вижу никаких причин ее откладывать. Пусть процессия выстраивается и начинает двигаться к часовне!
— Милый мой, знаете ли вы, какая лавина к нам несется? Не скрою от вас, что я встревожена...
— Напрасно вы тревожитесь, этот замок — невероятно прочный, он способен выдержать любой штурм. К тому же мы позовем на помощь.
— Кого? Король, можно сказать, уже умер!
— Если он сам будет не в состоянии прийти нам на помощь, то обязательно пришлет кого-нибудь! Он дал мне слово. Кроме того, у меня есть друзья в Иерусалиме. Я велю разложить на донжоне большой костер.
И пышная свадьба развернулась вовсю, хотя гости были все же порядком обеспокоены. Пока капеллан произносил над соединенными руками жениха и невесты сакраментальные слова, Изабелла чувствовала, как ее радость постепенно тускнеет: хор голосов, славящих Господа, не мог заглушить ужасных звуков, доносившихся из предместий, где мамелюки убивали всех, кто не успел убежать или не смог найти укрытие в городе. Онфруа же все это ничуть не беспокоило, — если бы даже разверзлись ворота ада, он был бы все так же безоблачно счастлив и не перестал бы улыбаться той, что в эти мгновения становилась его супругой.
Однако пир получился не очень-то веселым. Все собравшиеся были обеспокоены тем, смогут ли выдержать многочисленные вражеские атаки стены замка, защитят ли они их от мусульман. Печалились, главным образом, женщины, среди мужчин были и такие, кто предпочел бы сражение, но хозяин замка всех успокоил: с теми запасами, которые у них есть, они смогут продержаться в осаде не один месяц.
Тем временем госпоже Стефании пришли в голову кое-какие мысли, и она осуществила задуманное, не спрашивая на то согласия мужа: приказала нескольким слугам сложить в корзины еду и вино со свадебного стола и отправила все это Саладину с письмом, в котором приветствовала его и напоминала ему о тех временах, когда он, простой воин, оказался пленником в Краке Моавском. С ним тогда обращались не так уж плохо, поскольку христиане и мусульмане тогда были друг с другом весьма любезны; Стефания напомнила ему и о том, как он носил на руках маленькую девочку, какой она была в те давние годы. В память о прошлом она просила его не портить свадьбу ее сына с дочерью короля.
— Знаешь ли ты, в какой части замка находятся спальня и прочие покои, отведенные новобрачным? — спросил султан у старшего из слуг.
Тот указал на помещения, расположенные ближе всего к часовне.
— Скажи благородной даме, что в память о прошлом, о котором мне вспоминать по-прежнему приятно, ее сын сможет мирно провести свою первую брачную ночь: мои камнеметы и мои катапульты не станут стрелять по этой башне!
Ночь и в самом деле прошла так спокойно, словно никакие войска и не окружали крепость, но когда рассвело, Саладин, помолившись и обратясь лицом к восходящему солнцу у входа в свой большой желтый шатер, приказал штурмовать Крак. Восемь мощных катапульт начали забрасывать крепость огромными глыбами, лучники в то же время выпустили такую тучу стрел, что оборонявшимся почти невозможно было высунуться между зубцами, чтобы ответить противникам.
Так прошло несколько дней, и толпа гостей в праздничных нарядах приуныла: на следующий же день после свадьбы их стали кормить довольно скудно, объясняя это тем, что надо беречь запасы продовольствия. Тем же, кто возмущался, отвечали, что им следует почитать за счастье, что их не выгнали из города, хотя могли бы: зачем кормить столько лишних ртов. И тут Изабелла поняла, что ее супруг, который оказался превосходным любовником и с которым она прожила волшебные часы первой брачной ночи, вовсе не горел желанием присоединиться к оборонявшим замок.
