– Просто потому, что она ваша жена, – ответил Карл, насмешливо глядя на Джеймса.
– В прошлый раз, когда у нас была подобная встреча, – проговорил Джеймс спокойным и ровным голосом, – я наказал вас, как это свойственно молодому человеку – с позиции силы. Потом я понял, что насилие ничего не дает. Я скажу только это, Бисли. В будущем держитесь подальше от моей жены. Вы не будете ни разговаривать с ней, ни даже подходить к ней. В противном случае я найду способ поквитаться с вами. Я ясно выразился?
Карл улыбнулся.
– А как вы будете держать эту леди на расстоянии от меня, Бэкворт? – осведомился он. – Посадите ее под замок? Судя по всему, вы не очень-то старались сделать ее счастливой в семейной жизни, а?
– Слава Богу, – отозвался Джеймс, – ни счастье моей жены, ни мое счастье, ни наша семейная жизнь вас не касаются, Бисли. Всего хорошего. – И, повернувшись, Джеймс отправился за своей лошадью.
Но прошел почти месяц, прежде чем он накопил отправился за женой. Первым его порывом было броситься за ней тотчас же, узнать, уехала ли она в дилижансе или в почтовой карете, догнать ее и вернуть домой.
Но для чего ее возвращать? Чтобы заставить по-прежнему быть его женой? Чтобы заставить ее вести дом, принимать его гостей, сидеть рядом с ним во время трапез и в одной гостиной с ним по вечерам? Чтобы заставить ее разделять с ним ложе по ночам и доставлять ему наслаждение? Чтобы вынашивать его детей – если у них когда-нибудь будут дети?
Чтобы знать, что его ненавидят? Чтобы знать – все, что она делает в его доме, делается постольку, поскольку он настаивает на ее покорности? Чтобы знать – всякий раз, вернувшись после отлучки домой, он может обнаружить, что она уехала и что он должен снова мчаться за ней?
Неужели он этого хочет? Мэдлин любой ценой?
Случилось то, что, как Джеймс всегда знал, должно случиться. Он любил ее, женился на ней и погубил ее. А теперь, судя по всему, ничего не может сделать, чтобы изменить ход вещей.
Возможно, знай он давно то, что узнал сейчас, все было бы по-другому. Он не жил бы много лет, терзаясь от чувства вины. Он не утратил бы окончательно веру в жизнь и в людей. И чувствовал бы, что свободен любить и быть счастливым. Свободен любить Мэдлин, с любовью к которой он боролся долгие годы.
Может статься, он предложил бы ей себя, а не свое тело на склоне холма в Эмберли – и свою руку и имя через неделю у алтаря.
Может статься, он сделал бы ее счастливой – и самого себя тоже.
Может статься. Но что толку размышлять? Факт остается фактом: свой брак он превратил в бедлам; свою жену сделал такой несчастной, что она совершила неслыханный поступок – покинула его.
Джеймс не мог поехать за ней и вернуть. Если он действительно любит ее так, как говорит, то должен отпустить, и пусть найдет свое счастье без него.
И в течение месяца он выказывал любовь к ней, оставаясь в Данстейбл-Холле и занимаясь повседневными делами так, словно ничего не случилось. Джеймс улучшал положение своих работников и арендаторов, чем начал заниматься за несколько месяцев до того. Он продолжал внимательно следить за деятельностью своего управляющего и за счетными книгами. Он посещал соседей, улыбался, рассказывал всем и каждому, что его жена поехала в Лондон навестить родных и что он, конечно же, страшно скучает по ней.
А дома он замечал не без сожаления, что слуги мало-помалу возвращаются к своим прежним привычкам. Красивые локоны и ямочки на щеках, появившиеся у молодых горничных, начали исчезать, как только миссис Кокинз снова взяла на себя ведение хозяйства.
Он скучал по Мэдлин, ощущая пустоту как боль. Но в отличие от всякой другой боли эта не стихала с течением времени, но становилась все сильнее и сильнее до тех пор, пока ему не пришлось уже заставлять себя вставать по утрам с кровати, заниматься повседневными делами, а потом заставлять себя вечером снова ложиться в пустую кровать.
Вестей от Мэдлин не было. Только одно, наспех нацарапанное письмецо от Алекс, сообщавшее, что они едут в Лондон, так как узнали, что Мэдлин находится там. Письмо это немного утешило его. По крайней мере теперь он знает, что его жена в целости и сохранности.
В целости и сохранности – но у своих родных. Там она своя, и там она останется на всю жизнь. Не с ним – с ним она несчастна.
Письма от нее так и не пришло, хотя Джеймс начинал каждый день с просматривания новой почты.
В конце концов он сам отправился в Лондон. Джеймс обосновал свое решение. Он должен с ней увидеться. Если они будут жить раздельно, нужно о многом договориться. Он должен убедиться, что она хорошо устроена и получает приличное содержание. И он должен по крайней мере рассказать ей правду о Доре и Джонатане. Каким-то образом – возможно ли это? – ему следует попросить прощения за то, что случилось с ней в последнюю ночь в его доме.
Джеймс не знал, достаточно ли этих оснований для поездки. Но к тому времени, когда он уехал, ему уже не нужны были никакие основания. Он поехал, потому что должен был поехать. Выбора у него не было.
* * *
Вдовствующая леди Эмберли откинулась на спинку дивана, прислонилась к ней головой, закрыла глаза и вздохнула.
– Мне действительно не следует находиться здесь. Мне следовало бы уйти вместе со всеми гостями. Эдак я сделаюсь притчей во языцех, Седрик. Наедине с джентльменом в его доме в одиннадцать часов ночи.
– Вам нужно немного расслабиться, – предложил он. – В последнее время у вас усталый вид.
– М-м, – промурлыкала она. – Признаюсь, приятно тихонько посидеть вдвоем с вами. Вы действуете на меня успокаивающе.
Он сел рядом и взял ее за руку.
– Мне кажется, что вы скорее всего слишком погрузились в проблемы Мэдлин. Вы слишком переживаете, Луиза.
– Она так отчаянно несчастна, – возразила графиня, – хотя, конечно, этого не в состоянии понять тот, кто ее не знает. Она погружена в светскую жизнь, как это всегда бывало у нее во время сезонов, и у нее, как всегда, целый двор. И она хорошо выглядит, хотя немного похудела. Я не знаю, что с ней станется, Седрик. Расторжение брака! Такие вещи всегда случались с другими, но не с членами моей семьи.
– Ей двадцать семь лет, – осторожно начал Седрик. – Как ни жестоко это звучит, но это ее трудности, дорогая. Ей и улаживать их. Разумеется, с вашей любовью и поддержкой, но вам не следует взваливать себе на плечи ее бремя.
– Честно говоря, – сказала графиня, поворачивая голову и улыбаясь, – именно это она мне говорила уже не один раз. Но мы – Рейни. Мы всегда держимся вместе. Эдмунд собирается приехать из Йоркшира, как только ему удастся убедить Александру, что она подвергнет риску своего еще не рожденного младенца, если пустится в дорогу вместе с ним. А Доминик намеревается отвезти Мэдлин в Уилтшир и устроить там для нее дом, в котором она могла бы жить на положении вдовы. А Мэдлин борется со всеми нами и вовсю наслаждается сезоном. Ах ты Господи!
