Если на кладбище нашим глазам предстала страшная картина, то в аббатстве было еще страшнее, потому что ужасающие разрушения не могли скрыть величественного и элегантного силуэта церкви, походившей на красивую, но израненную и искалеченную женщину. Никакие увечья не могли скрыть ее красоты. По аббатству пронеслась безумная толпа вандалов, грабя и громя то, что нельзя было унести, убивая всех, кто оказался на пути. Каменные плиты пола все еще были залиты кровью.
Почему этому никто не воспрепятствовал? Как мог король допустить, чтобы осквернили святое место? Содрогнувшись, я торопливо отступила назад, заметив у себя под ногами огромное кровавое пятно. Я с трудом вспомнила, зачем вообще сюда явилась.
— Я приехала за телом принца.
— Леди… — В глазах монаха был ужас.
— Вы знаете, где он? Куда его отвезли?
— Тсс! — Он оглянулся через плечо, как будто ожидая, что из стены вот-вот выскочат йоркистские мародеры. — Пойдемте со мной.
Монах поманил нас и зашагал впереди с удивительной для его возраста скоростью. Я поспешила за ним, Беатриса тоже бросилась вдогонку.
Почти все свечи на главном алтаре были потушены, и повсюду царил полумрак. Единственным, что нарушало глубокую тишину, были наши шаги. Монах торопливо шел по уводящему вглубь аббатства коридору. Он даже не оборачивался, чтобы убедиться, что я не отстала. Я уже хотела снова потребовать аудиенции у аббата, как вдруг впереди забрезжил огонек свечи. Монах остановился и пригласил меня войти в придел Богоматери.
— Сюда, миледи. Мы спрятали его, чтобы никто не похитил и не осквернил его тело.
Вот он. Мой супруг, возлюбленный сын Маргариты. Тело Эдуарда лежало на грубом, наспех сколоченном столе. Его омыли, стерев следы крови с лица и рук. Но затем его вновь одели в пропитанную засохшей кровью тунику с красно-черными страусовыми перьями, свидетельствующими о его королевском происхождении и притязаниях. Я неотрывно смотрела в его лицо. Оно было необыкновенно юным и почти прозрачным. При жизни я ни разу не видела у супруга такого безмятежного выражения. У изголовья горели свечи, и ни одна тень не искажала его черты. Смерть разгладила лицо принца, сделав его прекрасным и наконец-то умиротворенным. Но при жизни Эдуард никогда не искал мира. Он всегда мечтал лишь о жестокой смерти для своих врагов и о славной победе для себя. Его руки были сложены на груди, и казалось, что он просто уснул. Рядом с ним монахи положили его меч. Кто-то расчесал его волосы, и они сияли, излучая золотистое тепло.
— Принца убили здесь? — еле слышно спросила я.
— Да, миледи. В нефе.
— В присутствии короля Эдуарда?
— Да, в присутствии короля и его братьев. Они поссорились.
Значит, гонец сказал правду. Я не могла не задать следующий вопрос, хотя мне не хотелось этого знать.
— Он пал от руки герцога Глостера?
— Да, миледи.
У нас за спиной раздался какой-то шорох. Беатриса испуганно ахнула.
— Птицы. Они тоже пытаются спрятаться. — Монах едва заметно улыбнулся. — Но вам оставаться нельзя.
— Я не собираюсь здесь оставаться. Я должна вернуться к королеве.
По крайней мере я смогу рассказать ей о том, что мне удалось узнать. Я вынула из рукава мешочек с золотом, припасенным именно на этот случай. Я знала, что необходимо сделать. И где еще, если не тут?
— Позаботьтесь о нем, пока в этих краях вновь не воцарится закон. — Я вложила мешочек в ладонь монаха. — Я хочу, чтобы принца похоронили у алтаря, прямо в центре. Чтобы, войдя в церковь, все сразу видели место его упокоения. Что касается памятника… — Мне ничего не приходило в голову. Наверное, лучше пока не привлекать лишнего внимания к его могиле. — Я вернусь и все устрою. Когда ситуация прояснится. И еще я хочу, чтобы вы каждый день отправляли по нему заупокойную службу.
Птицы опять завозились, и у меня внутри все оборвалось. Я знала, что нам нельзя задерживаться. В последний раз я коснулась руки Эдуарда. Она была холодной, как каменные плиты у меня под ногами. Неожиданно для самой себя я наклонилась и коснулась губами его лба. Не в знак сочувствия, а в знак прощания. Я впервые по собственной воле поцеловала Эдуарда Ланкастера, не считая целомудренной ласки во время нашей свадьбы в Анжерском соборе.
— Позаботьтесь о нем.
— Не беспокойтесь, миледи.
Мы вышли из придела и направились к выходу. Мои мысли были невеселыми. Я исполнила свой долг в отношении погибшего супруга. Но передо мной маячило унылое будущее вечной беглянки. Кем я буду? Приживалкой при французском дворе? Или узницей Йорков? Я знавала лондонский Тауэр в лучшие времена, от души наслаждаясь его гостеприимством. Но у меня не было ни малейшего желания жить там в комфортабельной неволе. Я вообще не собиралась становиться пленницей.
— Леди! Берегитесь! — прошипел мне на ухо монах.
У главного входа послышалась какая-то возня. Нас обдало порывом холодного воздуха. Раздались шаги. Решительные и уверенные, но неторопливые. Они принадлежали одному-единственному человеку. И этот человек явно никого не искал и не преследовал. Факелом полыхнувшая в моей груди паника улеглась, оставив лишь слабый огонек тревоги.
— Сюда! — Монах затолкал нас в часовню, посвященную моей бабушке и расположенную сбоку от алтаря, и заспешил прочь.
Мы прижались к стене. Беатриса осторожно выглянула из-за колонны.
— Король! — выдохнула она мне в ухо. — Он нас увидит?
Я покачала головой, не решаясь вымолвить ни слова. Не догадываясь о том, что у него есть зрители, король Эдуард подошел к алтарю. Отстегнув от пояса меч, он опустился на колени, склонив голову. Его золотистые волосы поблескивали в пламени двух свечей.
— Благодарю тебя, Всевышний, за эту победу.
Мы отчетливо слышали его приглушенный голос, отражающийся от церковных стен.
— Я клянусь, что это была последняя битва, залившая английскую землю английской кровью. Я больше никогда не допущу братоубийства. В знак того, что я твердо намерен сдержать эту клятву, я оставляю свой меч здесь.
Король продолжал стоять на коленях, устремив взгляд на крест, как будто пытался прочесть на нем свое будущее.
А я вспомнила другую мрачную клятву, когда принц, рисуясь и стремясь возвеличиться в глазах придворных, поклялся в вечной вражде и жажде крови. То, чему я стала свидетелем сейчас, было очень личным моментом, моментом общения короля с Богом, не предназначенным для посторонних глаз. Что касается принца, то он использовал свою клятву для того, чтобы очернить имя моего отца, положившего за него свою жизнь. Меня затрясло от бессильного гнева. Но тут раздался щелчок щеколды и под величественными сводами раздался звук шагов другого человека. Мы застыли, затаив дыхание и всматриваясь в просветы в резной каменной решетке, скрывающей нас от глаз вошедших в главный неф людей. Но я узнала имя второго человека прежде, чем увидела его лицо и фигуру. За столько лет я научилась его чувствовать.
