Эспер, сидевшая с другой стороны стола, увидела неожиданную смену настроения Эммелин и была обеспокоена, смутно подозревая, что это каким-то образом связано с ее родителями.
«Я должна попытаться быть хорошей хозяйкой ради Эймоса», — подумала Эспер. Она улыбнулась Хэй-Ботсу и задала ему вопрос об их предстоящем путешествии, затем повернулась к Дорчу и упомянула о президентских выборах. Кто, по его мнению, выиграет: Тилден или Ратерфорд Хейз?
Дорч, подобно большинству марблхедцев был демократом и болел за Тилдена. Он положил свою вилку и пустился в пространные рассуждения. Эспер пыталась его слушать, но не могла. У нее было чувство, будто она толкает перед собой огромный груз на вершину холма, чувство тщетной попытки. Столовая мореного дуба, стол, покрытый камчатной скатертью и уставленный тарелками с наполовину съеденной пищей, лица ее гостей, выражающие скуку. Эспер была в отчаянии. Обед явно затянулся, но наконец принесли мороженое.
После десерта женщины встали и вышли из-за стола. Чарити не пожелала подниматься наверх, она решила подождать их в гостиной.
— Я удалюсь в свою комнату на несколько минут, — сдавленным голосом сказала Эспер.
Сьюзэн последовала за дочерью в спальню.
— Что случилось, Хэсс? — спросила она, как только дверь закрылась. — Ты плохо себя чувствуешь?
Эспер пожала плечами и устало опустилась на кушетку.
Сьюзэн внимательно посмотрела на поникшую фигуру дочери Богатое платье, ниспадающее глубокими складками, коралловая брошь и серьги. Склоненная под весом темно-рыжих кос голова. Влажная кожа была слишком белой, утратившей естественный оттенок слоновой кости.
— Тебе в любом случае следует больше бывать на воздухе, в доме слишком жарко, — оживленно сказала Сьюзэн. — И прими большую дозу соли. Ты не создана хрупкой и утонченной леди.
Эспер досадливо поморщилась.
— Перестань, ради Бога! — воскликнула она. — С моим здоровьем все хорошо. Кажется, ты все делаешь так…
— Что тебя не устраивает? — резко спросила Сьюзэн.
«Оставьте меня в покое, — думала Эспер. — Я не знаю, что не так, кроме того, что все сегодня вечером не в настроении. Я так точно не в настроении. Возвращайтесь в свою старую развалину. Ты и отец. Там вам самое место».
— Ответь мне, Хэсс. Перестань строить из себя умалишенную.
Рот Эспер сжался.
— Эймос обеспокоен делами фабрики, — мрачно сказала она. — Он рассчитывает на то, что господин Хэй-Ботс вложит в нее немного денег.
Сьюзэн сочувственно кивнула:
— Дела у Эймоса идут не очень хорошо, я знаю. Но я удивлена, что ты тоже знаешь. Напрасно он держит тебя подальше от забот. Ты стала такой изнеженной и напоминаешь мне те восковые цветы под стеклом.
— Ма, ты не права, — сдерживая раздражение, возразила Эспер. — Эймос любит меня и оберегает. У меня было так много неприятностей с Ивэном, он хочет, чтобы я навсегда забыла о том времени.
— Не говори ерунды, девочка моя, — Сьюзэн положила свою полную веснушчатую руку на плечо дочери. — Тебя никто ни в чем не обвиняет. У тебя удачный брак, я полагаю. А сейчас тебе лучше пойти вниз к своим гостям, а то та длинноносая англичанка еще больше разозлится.
Все снова собрались в гостиной. Беседа явно не клеилась. Было видно, что гости ищут подходящего предлога, чтобы откланяться и покинуть дом Портермэнов.
Снегопад прекратился, и водянистая луна, проглядывавшая сквозь тучи, освещала занесенный снегом особняк.
Узкая полоска света из гостиной просачивалась между плотными портьерами на снег за окном. Анни и Бриджет в кухне мыли посуду. Они не побеспокоились о том, чтобы закрыть ставни.
— Луна зашла, — сказала Анни, лениво водя тряпкой по супнице, глядя при этом в окно. — Забавно! — вдруг воскликнула она, пристально всматриваясь в ночную тьму. — Мне кажется, я увидела какую-то тень за конюшней, но она исчезла.
— Ты хватила слишком много бренди, это не тень, — ответила Бриджет сердито. Она была очень утомлена, ей предстояло перемыть горы тарелок.
— Та англичанка едва дотронулась до хорошей еды. Она вела себя так, как будто все было отравлено, — с возмущением сказала Анни.
— Надо будет поговорить с хозяевами, у меня и так слишком много работы, а они хотят сделать меня посудомойкой, — проворчала Бриджет. — На мой взгляд, мадам на редкость ленива.
— Не так ленива, как, похоже, безразлична, — заметила Анни.
— Точно она ничего не замечает.
Колокольчик над кухонной дверью сильно зазвонил.
— Это, должно быть, мистер Генри, — предположила Анни, убирая в буфет супницу.
Она поднялась в детскую и нашла Генри за его обычным занятием: мальчик резал из свинцовой фольги кружочки, чтобы использовать их как деньги в игре, в которую он постоянно играл сам с собой. Ему не нужно было ни роскошных книг, ни сладостей, ни игрушек. Его одежда к вечеру оставалась такой же опрятной, какой была утром. Вместе с Анни он спустился в гостиную и невозмутимо направился к матери.
Присутствующие рассеянно поприветствовали мальчика: все были погружены в послеобеденную апатию. Эймос и Хэй-Ботс уже все обсудили, им больше нечего было сказать в настоящий момент. Они собирались поехать на фабрику утром, и их мысли теперь были сосредоточены на обоюдовыгодной сделке. Эбен Дорч боролся с изжогой, которая последнее время мучила его после еды. Сьюзэн и Роджер с трудом преодолевали сон, но Роджер был все же побежден: его голова упала на грудь, и он уснул. Эммелин, сидевшая у стены на стуле с высокой спинкой, переводила скучающий взгляд с одного лица на другое. Однако у Чарити открылось вдруг второе дыхание. Ее, казалось, ничуть не беспокоили физические неудобства или нерасположенность общества к беседе. Она незаметно перешла от божественного лечения к лекции, подготовленной ей к очередному собранию ею последователей. Рассуждения Чарити аудитория слушала с разной степенью внимания.
Генри помедлил минуту, улыбнулся своей бабушке, которую он стал любить гораздо больше с тех пор, как она оставила свои попытки поцеловать его, увидел, что его дедушка спит, и вышел в центр гостиной.
— Здравствуйте всем, — сказал он и, сложив руки за спиной, начал чистым дискантом: «О чем маленькая птичка поет в своем гнезде? Дайте мне полетать, говорит маленькая птичка. Мама, мне так хочется летать! Нужно подождать, пока маленькие крылышки не окрепнут, отвечает мама. Поэтому малышка хорошенько отдохнет, а затем улетит. О чем маленькая птичка поет в своем гнезде на рассвете?..»
Эспер наблюдала за сыном с нежной гордостью. Почему я научила Генри этому стихотворению? — вдруг подумала она, оно такое примитивное! Существует так много других вещей! Эспер вспомнила о хоровых матросских песнях и балладах, которые они распевали в детстве. «Ударишь человека — побьют тебя, ударишь человека…» — невозможно представить, как Генри будет это декламировать, да я бы и не хотела, чтобы он это делал. Это вульгарно.
