– Ты призналась бы мне во всем, если бы он не угрожал Эдмунду?
– Да. Поверьте мне, Эджертон не сумасшедший. Он просто готов на все, даже на убийство ребенка и старухи ради того, чтобы добиться своей цели. И эта цель – победа Наполеона.
– Я познакомился с Джоном Эджертоном, когда мне исполнилось восемнадцать. В Лондоне я считался новичком, а он был лощеным джентльменом лет тридцати. Он всем нравится и вхож во многие дома и учреждения. Трудно поверить. Ты, случайно, не бонапартистка?
– Если бы это касалось только меня, я бы скорее умерла, чем изменила своей стране или вам.
Герцог подумал о превратностях судьбы, которые привели к нему эту женщину.
– Так ты все сказала бы мне, если бы Эджертон не угрожал Эдмунду?
– Он не просто угрожал. Эджертон нарисовал словесную картину того, что сделает с Эдмундом. Сказал, что мальчика похоронят вместе с моим отцом. И тогда я поняла, что он победил. Понимаете, Эдмунд – мой. Ничто на свете не стоит его жизни.
Герцог взял ее руку в ладони и прижался к ней лбом.
– Никто не причинит Эдмунду вреда, – сказал он. – Но твой отец… Как ты думаешь, что будет с ним?
Она проглотила слюну.
– Не знаю. Скоро Эджертон узнает о случившемся. Он вернется в Париж, и тогда мой отец умрет. Возможно, сначала Эджертон приедет сюда, чтобы убить Эдмунда и, конечно, меня.
– Я подумаю, что можно сделать для твоего отца. И позабочусь о том, чтобы вы с Эдмундом были в безопасности.
– Я забыла сказать вам… Дрю очень беспокоят шпионы, которые успели проникнуть в Англию. Я вела дневник, где записывала имена этих людей и тех, к кому они направлялись. Он лежит под подушкой углового дивана. Помните Конана де Витта на балу у Сандерсонов? Он один из них. В тот вечер он угрожал мне. Это очень опасный человек. Возможно, даже более опасный, чем Джон Эджертон.
– Иисусе… – прошептал Ричард. Он только сейчас понял масштабы происходящего.
– Одного из людей, убитых вчера, звали Поль Трезон. Он ехал в Лондон, чтобы стать помощником Ротшильда.
Внезапно герцог рассмеялся.
– До сих пор я верил, что веду светскую жизнь! Надо было бы рассказать об этом матери. Она бы ахнула еще громче, чем я. Но мы ничего ей не скажем. – Затем он снова помрачнел. – А теперь я хотел бы узнать еще кое-что. Почему ты легла со мной в постель?
Впервые за все это время Эванджелина улыбнулась.
– Я ничего не могла с собой поделать, – сказала она, и Ричард понял, что это правда.
– Ты пошла со мной, зная, что у нас нет будущего?
– Будущего не было. Была только одна ночь, и я безумно хотела провести ее с тобой. Я не знала, что мужчина может отличить девушку от женщины.
– Я удивился, – сказал он. – Точнее, очень удивился, но сейчас это неважно. – Ричард поцеловал ее пальцы. – Если ты еще раз попытаешься утаить от меня даже самый пустяковый секрет, я тебя побью.
– Будущего по-прежнему нет, – промолвила Эванджелина и закрыла глаза. – Проиграла я или выиграла, но миссис Нидл умерла, а теперь умрет и мой отец.
Герцог лег рядом с Эванджелиной, привлек ее к себе, погладил по голове, вынул из волос шпильки и прошептал:
– Все будет хорошо. Обещаю. Сама увидишь.
Она тихонько заплакала и долю не могла успокоиться.
– Тихо, тихо… Не надо. Теперь, когда ты рассказала мне все, я клянусь, что спасу твоего отца. И тебя тоже. Не хочу, чтобы ты оказалась в центре страшного скандала. Хочу, чтобы ты стала моей герцогиней. Ты больше не одна. Нас двое. А вдвоем нам не страшен никто и ничто.
К удовлетворению герцога, они вспомнили и обсудили каждое случайно сказанное слово, каждую мелочь, а затем тщательно изучили дневник Эванджелины. После этого Ричард отправил Дрю записку с просьбой немедленно приехать в Чесли. Сыщик с Боу-стрит – маленький человечек, которого Эванджелина иногда видела на кухне, – получил задание не отходить от лорда Эдмунда ни на шаг.
– Джон Эджертон быстро узнает, что Поль Трезон еще не прибыл в Лондон, – сказал герцог. – Не знаю, сколько у нас времени, но не думаю, что слишком много. Максимум день-другой. Черт побери, где Дрю?
Эванджелина, вопреки желанию герцога уже одевшаяся, расхаживала взад и вперед и говорила:
– Есть только один выход. Я должна вернуться в Париж. Я лично увижусь с Ушаром и буду умолять его пощадить отца. Конечно, сейчас, когда Наполеон в Париже и все пришло в движение, нет причины убивать старика. Я не отвечаю за то, что все пошло вкривь и вкось. Виноват Эджертон, который убил миссис Нидл. Ушар поймет это. Обязан понять!
– Чушь, – ответил герцог.
Поняв, что Эванджелина готова заспорить, Ричард обнял ее, поцеловал в ухо и промолвил:
– Милая, послушай меня. Кажется, я нашел способ выручить не только тебя, но и твоего отца. Я поеду искать Дрю. Нужно действовать быстро. Черт бы побрал этого малого за то, что он не приехал немедленно! – Герцог прижал палец к ее губам. – Эванджелина, ты помнишь нашу первую ночь всего два вечера назад? Тогда ты доверилась мне. Доверься и сейчас. Оставайся на месте. И не смей думать об отъезде. Бассик знает, что никого постороннего в замок пускать нельзя. Я вернусь очень быстро.
Он крепко поцеловал ее и ушел.
Когда герцог через час вернулся в Чесли, Эванджелина нетерпеливо расхаживала по библиотеке. Он бросил дорожный плащ на спинку стула и сказал:
– Я надеялся, что ты лежишь в постели или бегаешь от Эдмунда, а вместо этого ты протираешь дыры в моем ковре.
Эванджелина бросилась к Ричарду с распростертыми объятиями, что доставило ему огромную радость. Он поймал ее и крепко прижал к себе.
– Ты вернулся! О Боже, что случилось? Ты видел Дрю? Что он сказал?
Ричард крепко поцеловал ее.
– Он считает меня изменницей, да? – Она смертельно побледнела, в глазах мелькнул ужас.
Герцог покачал головой.
– О нет, Эванджелина. Поверь мне, об этом не было и речи.
Она испытала такое облегчение, что чуть не потеряла сознание.
– Ты улыбаешься. Скажи мне, что ты придумал.
– Я уже говорил, что мне пришла в голову одна идея. Но она требовала некоторой доработки и одобрения Дрю. Я объяснил ему, что ты, моя дорогая, Орел поневоле и обладаешь важной информацией, которую передашь ему, если он согласится посмотреть сквозь пальцы на твои прошлые грехи. Когда я сказал Дрю, что очень красивая кокетливая болтушка, которую он только что видел, и есть печально известный Орел, у него отвисла челюсть. Мне стоило немалых трудов убедить его, что это правда. Насколько я помню, в конце концов он сказал: «Черт побери, Ричард, если женщина оказалась способной на такое, я начинаю бояться за будущее всего мужского рода». Но еще более сильный шок он испытал, когда я сказал ему, что Рысь – это Джон Эджертон, бывший бонапартистом и изменником еще в пору нашего первого знакомства.
