– Ты должен отдохнуть с дороги, – напомнила Эди, не сумев подавить неуместную надежду на то, что Гауэйн все-таки приедет.
– Я могу отдохнуть в экипаже, – отмахнулся отец. – Пора ехать домой, Эди.
Она кивнула, хотя сердце снова разболелось. Глупо сидеть, запершись в башне, забаррикадировавшись от собственного мужа, который и не собирается постучать в дверь.
После раннего ужина Эдит снова вернулась в башню и заперла дверь от человека, который так и не пришел. Ноги были словно налиты свинцом, когда она поднималась по лестнице. Лила и отец ослепительно счастливы. Очевидно, они наконец поняли друг друга. Более того, у Эди возникло отчетливое ощущение, что Сюзанна свяжет их крепче клея. Отчаяние и досада Лилы исчезли, а глаза сияли счастьем.
Дождь бил по стеклам, как требующий ответа голос, так что Эди открыла окна, впуская прохладный воздух, и забралась в постель. Было только восемь часов, но она заснула, прислушиваясь к зову реки, несущейся к морю.
Около девяти вечера Гауэйн въехал в конюшню и спешился, бросив поводья сонному конюху. Вошел в замок через кухню, чтобы не увидели лакеи, которые непременно уведомят Бардолфа.
Огни в больших печах были затушены на ночь, и никто не пошевелился, кроме кухонного кота, чьи желтые прищуренные глаза сверкали в темноте. Гауэйн схватил лампу, зажег, поднялся по лестнице для слуг и прошел по коридору. Не в свою спальню – в спальню Эди.
Открыл дверь и увидел, что в комнате абсолютно темно. Шторы были сдвинуты, камин – холодный. И в комнате так холодно! Слишком холодно. И пусто. Она даже пахла пустотой, словно никто не жил здесь уже давно.
Тошнотворный страх забурлил в желудке. Какой-то ужасный момент Гауэйн стоял неподвижно, пока не понял, что видит.
Эди уехала. Белье было снято. Здесь никого нет.
В комнате остался только один посторонний предмет: книга стихов. Его душа взревела от боли, а тошнота подкатила к самому горлу.
Герцог подошел, поднял проклятый томик и сунул в карман.
Но все же посчитал дни с того самого, как получил послание Бардолфа. Ему следовало перехватить Эди до того, как она отправилась в Англию. Но она не просто покинула комнату несколько часов назад. На камине была пыль: ее нет уже несколько дней.
Лицо Гауэйна окаменело. Он вышел из комнаты, а когда добрался до первого этажа, двое лакеев с встревоженными лицами вскочили со стульев.
– Когда уехала герцогиня? – рявкнул он.
Один уставился на него, раскрыв рот. Другой спросил:
– Уехала, ваша светлость? Уехала?
«Что за идиоты!»
– Когда она уехала в Англию?! – оглушительно прогремел Гауэйн. – Когда жена оставила меня?
Эди приснилось, что ее громко позвала река Глашхорри. Невозможность этого разбудила ее: река не может знать ее имени. Но даже наяву Эди вновь услышала зов, подошла к окну и выглянула. Ночь уже спустилась, и хотя все еще моросило, но сильного ливня уже не было. Внизу стоял окутанный мраком Гауэйн.
Она открыла рот, но слова не шли с языка.
– Дверь заперта! – крикнул он. – Можешь спуститься вниз и впустить меня?
Эди собралась с духом. Она готовила себя к этому моменту и знала, что сказать.
– Я не стану говорить с тобой посреди ночи, Гауэйн, – откликнулась она. – Иди спать, а утром поговорим. До моего отъезда.
– Эди… ты не можешь… ты не уедешь от меня.
Он не кричал, но Эди ясно слышала каждое слово. Значит, вот оно как. Он не намерен мириться с тем, что его вещь ускользает из рук. Должно быть, послание Бардолфа побудило его приехать.
– Доброй ночи, Гауэйн.
– Ты собралась вернуться в Англию, даже не поговорив со мной? – неверяще спросил он. Эди бы рассмеялась, если бы так не хотелось плакать.
– За последние две недели мы могли бы поговорить много раз, если бы ты предпочел вернуться.
– Я вернулся бы, и ты это знала. Я думал… думал, мы могли бы поговорить, Эди. Действительно поговорить.
– Ну… – начала Эди, пригвожденная к полу свинцовой тяжестью разочарования. – В следующий раз, когда ты захочешь поговорить со своей женой, придется уделить ей больше времени, чем час за ужином и визит, если остается время после всех дел. Но это уже для твоей следующей жены.
– Мне не нужна другая жена!
Конечно, Эди не может сбежать утром, не поговорив с мужем. Брак, даже такой короткий и бурный, нужно уважать.
– Мы поговорим утром. Я уверена, мой отец согласится задержаться еще на день.
– Ты не можешь оставить меня!
Его голос ножом разрезал шум реки.
Эди вынудила свои ледяные, мокрые пальцы отцепиться от подоконника.
– Все кончено, Гауэйн. Я уезжаю.
Она закрыла окно. На задвижку.
Гауэйн смотрел вверх. Она отказалась говорить. Его тело мучительно ныло после всех испытаний: он скакал много часов, но лошадь его сбросила, и он приземлился в канаве. Лошадь сбежала, и пришлось идти целый час, прежде чем добраться до деревни, где ему перетянули ребра и продали коня, приблизительно втрое дороже его реальной стоимости. Потом он проклял все и скакал еще пять часов.
Но Эди заперла дверь, а потом и окно. Поэтому Гауэйн направился в замок, отряхиваясь от воды, как промокший пес. Он уже поднимался по лестнице, когда наткнулся на Лилу. Она остановилась, удивленно приоткрыв рот.
– Добрый вечер, – сказал он, сгорая от унижения. Эта женщина знала…
Но мысль умерла, как только он взглянул в ее глаза.
– Вы! – прошипела она, тыча его пальцем в грудь. – Я желаю поговорить с вами!
Она пошла вперед и, казалось, горела ярче факела, когда бесцеремонно вошла в его кабинет.
– Моему мужу тоже есть, что вам сказать, – объявила она, поворачиваясь к герцогу, когда он закрывал дверь.
Похоже, его мужская неполноценность стала всеобщим достоянием.
– Как вы, смели?! – вскричала Лила. – Как вы посмели так гнусно вести себя с женой? – Она надвигалась на него, как ангел мести. – Как вы могли сказать такие гнусности кому-то столь милому, доброму и любящему? Вы достойны всяческого презрения, Кинросс! Всяческого!
В его кабинет словно влетела одна из фурий. Стантон изучал ее с таким изумлением, будто перед ним была греческая богиня.
– Нам с Эди нужно многое обсудить.
– Это очень слабо сказано.
– Я хочу подчеркнуть, что мне не слишком нравится роль, которую вы играете в моем браке, – заметил он.
В глазах Лилы промелькнуло нечто вроде сознания вины.
– Мне не стоило ничему учить Эди. Прошу меня извинить.
– Да, это испортило многое, – ответил он, тщательно выбирая слова. – Но у меня было время подумать. И я понял, что Эди считает вас своей матерью. Уверен, что она и я сможем скрепить новый…
– Вы идиот, – презрительно бросила Лила, не дослушав. Очевидно, и ее раскаяние имело пределы. – Вы понятия не имеете, что сотворили с ней. Верно?
