Потом все должны были отправиться в имение Бэллибрук в крытых экипажах, задрапированных белым шелком с кистями. Там, под сенью старых деревьев на берегу озера, были накрыты столы для изысканного завтрака.
На церковном дворе гости рассаживались по экипажам. Грегори сердечно пожал руку Дункану. Марша сияла от гордости — старший брат превратился в зрелого, умеющего любить мужчину.
Она знала — Роберт с Питером тоже на правильном пути, но у них в запасе еще несколько благословенных лет, прежде чем они повзрослеют. Когда Питер застенчиво приблизился к Дункану, чтобы принести поздравления, Дункан — благослови его, Господь! — раскрыл ему объятия. Жених не успел сделать то же самое для Роберта, как младший из братьев Шервуд обнял и Дункана, и Питера; все трое схватились в таком клинче, что все вокруг рассмеялись.
Смех сменился сдерживаемыми всхлипываниями, когда к Дункану подошел отец.
— Добро пожаловать в семью, — сказал он ворчливо, крепко обнимая новоиспеченного зятя.
Они так и стояли, обнявшись, несколько долгих секунд, пока мать, три дочери и почти все присутствующие женщины вытирали слезы. Даже кое-кто из мужчин украдкой пролил слезу, когда лорд Брэди поднял над головой малыша Джо и возвестил:
— Теперь у меня есть внук! Наконец-то!
Но никто не промочил столько носовых платков, как Алиса. В конце концов, в доме Брэди появились еще двое мужчин, о которых ей надлежало заботиться. И не важно, что мужчина покрупнее звался графом Чедвиком, а тот, что поменьше, прятался за юбки Марши и боялся посмотреть ей в глаза. Она завоюет любовь малыша — Алиса твердо верила в особое колдовское очарование дома в Бэллибруке, которое, конечно же, было на ее стороне.
Гости в праздничной суматохе рассаживались по экипажам, и Джо заявил отцу, что ему не терпится прокатиться с новыми дядями. Поэтому Дункан отправился усаживать сына в нужный экипаж, и Марша оказалась наедине с отцом.
Сначала никто не проронил ни слова. Слезы бежали по ее лицу, да и отец тоже был растроган, ведь он был сентиментальным ирландцем. Это она и любила в нем больше всего.
— Ты счастлива? — шепнул он ей на ухо.
— Очень счастлива, папа, — шепнула она в ответ. — Я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Марша, моя девочка.
Подошел Дункан.
— Ты готова, дорогая?
Она счастливо кивнула, и он неожиданно подхватил ее на руки и понес к первому экипажу свадебного кортежа, украшенному множеством белых роз и полотнищами шелка. Это была свадебная карета, только для жениха и невесты.
— Вот глупость, — сказала она мужу, когда тот бережно опустил ее на шелковые подушки. — Зачем было нести меня всю дорогу?
И не успел он и слова сказать в ответ, как она его поцеловала. Они не размыкали губ, даже когда Дункан вслед за ней забрался в экипаж и снял шляпу. Марша откинула назад вуаль, которая мешала им, закрывая ей лицо, и кучер тронулся. Процессия покатила в Бэллибрук.
Дункан взял руку Марши.
— Чудесный день, — сказал он.
В Бэллибруке они не разнимали рук целых двадцать минут, пока Пегги Кили, самая дерзкая из деревенских дам, не разлучила их, втянув в круг танцующих, где нужно было хлопать в ладоши, кружиться, свистеть и топать ногами.
Марша пригласила танцевать Джо.
— Нам будет очень весело жить в одном доме, — сказала она.
— Знаю, — ответил мальчик. — Теперь Майкл будет жить и со мной, и с вами.
Марша, рассмеявшись, согласилась, что деревянный жираф может устроить свой новый дом в шкафу у Джо.
— Не дождусь, когда сама выйду замуж, — спустя несколько минут призналась Синтия новобрачной.
Обе тяжело дышали после танца. Дункан принес холодного лимонада, и Марша благодарно поцеловала его. Сделала глоток и повернулась к Синтии.
— Не спеши, — посоветовала она младшей сестре. — Дождись, пока придет настоящая любовь.
— А как узнать? — спросила Синтия.
— Ты поймешь, — сказала Марша и крепко сжала руку Дункана.
Он улыбнулся ей, а она ему.
— Вы отлично смотритесь вместе, — хихикая, заметила Синтия.
Действительно, они были прекрасной парой.
— Я не могу ждать больше. — Марша открыла объятия навстречу Дункану.
Стоял день. Они с Дунканом были в старом доме, на другой стороне озера, напротив Бэллибрука. Когда-то дом принадлежал двоюродному деду отца Марши, холостяку, который так и не женился. Теперь он предназначался для гостей, которым нравилось вставать рано, чтобы порыбачить.
Глаза Дункана светились желанием. Он возвышался над Маршей, и его широкая грудь казалась ей таким надежным убежищем. Его губы коснулись ее шеи; она обняла его плечи.
— Марша, — прошептал он.
Их губы соприкасались в страстном поцелуе снова и снова, а он гладил ее спину, груди, волосы. Потом его колено раздвинуло ее ноги.
Она судорожно вздохнула:
— Дункан, я хочу, чтобы ты был внутри меня. Я хочу тебя прямо сейчас.
— Тогда откройся для меня. — Он посмотрел ей в лицо, и в его глазах она прочитала и желание, и властный приказ. — Впусти меня. Впусти меня всего.
Дункан поцеловал Маршу. Нежно, медленно. И вошел в нее, быстро заявив свои права, наполняя ее мужской энергией. Она обвила его ногами — она тоже владела им, и вместе они начали древний, восхитительный танец. Ритм делался быстрее и быстрее, и очень скоро она умоляюще застонала.
— Люби меня, — шептала Марша как в лихорадке, пока наслаждение не захлестнуло ее с головой. Одна волна сменялась другой, и она кричала, не в силах сдержать блаженный восторг.
Его сокрушительный оргазм последовал в следующий же миг. Жаркое и требовательное тело Дункана накрыло ее, раздался его тихий, яростный вскрик.
Марша почувствовала, как проливается в нее теплое семя. Дункан уронил голову, держась на локтях, не размыкая жаркого соединения их тел.
Он взглянул ей в глаза, и она отбросила прядь, упавшую на его вспотевший лоб.
Он принадлежит ей.
Ей. Навеки. Не только сегодня. А она принадлежит ему.
Спустя несколько счастливых уютных минут она вскочила с постели, увлекая за собой Дункана. Ее сердце переполняла огромная любовь.
— Идем посмотрим на Ирландию, — сказала она и повела его в крошечную гостиную, где распахнула ярко-синие ставни.
Перед ними открылся вид, от которого захватывало дух. Ни Дункан, ни Марша не могли произнести ни слова.
Уперевшись ладонями в подоконник, она высунулась из окошка, чтобы охватить взглядом эту великолепную картину. А Дункан не мог отвести взгляда от жены. Как один из розовых бутонов в саду ее отца, она была прекрасна в своей обнаженности и безыскусности, обратив лицо прямо к солнцу.