Ознакомительная версия.
— Да что вы, господа, это шутка! Напрасно кричал Марин:
— Да здравствует император Александр Павлович!
Солдаты все чаще косились вверх, на окна дворца, как если бы ожидали, что на балконе появится сердитый Павел с поднятой вверх палкой и закричит, как кричал, бывало, разгневанный, на параде:
— Прямо, рядами… в Сибирь!
Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным полком великого князя, тут Александр почувствовал себя полегче, к тому же, непрестанный, настойчивый шепот Палена:
— Вы губите себя и нас! Очнитесь! — наконец подействовал на эту слабую натуру.
Александр начал шевелить губами и повторять вслед за Паленом, сперва тихо, потом все громче и громче:
— Император Павел скончался от апоплексического удара. Сын его пойдет по стопам Екатерины!
Слава богу, грянуло “ура”: эти слова произвели ожидаемое действие. Пален смог перевести дух. Он посоветовал новому государю поручить начальство резиденцией Беннигсену и срочно отправиться в Зимний дворец. Александр с облегчением кивнул. По иронии судьбы, поехал он в плохой карете, запряженной парой лошадей, — той самой, которая была приготовлена по приказу Палена, чтобы везти Павла в Шлиссельбург, если он подпишет-таки добровольный акт отречения от престола. А впрочем, забота о карете — это мог быть некий обманный, успокоительный ход генерал-губернатора… Ведь, как известно, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц!
За воротами тоже теснились войска. Завидев незнакомую карету, ей преградили путь.
— Это великий князь! — крикнул с запяток лакей, однако Пален, ехавший вместе с Александром, высунулся из окошка и провозгласил:
— Это император Александр!
И тотчас все без команды закричали:
— Да здравствует император!
Наконец-то в голосах слышались радость и облегчение. Батальоны бегом последовали за каретой в Зимний дворец, и Пален впервые увидел улыбку на устах того, кого он только что возвел на российский престол.
“…Клянусь как перед богом: или мы будем вместе царствовать, или…”
Странно: граф Петр Алексеевич даже в эту минуту торжества не сомневался, что какое-нибудь “или” еще наступит.
В это время Елизавета Алексеевна с помощью своей камер-фрау поспешно оделась и отправилась сообщить страшную новость Марии Федоровне. У входа в комнаты бывшей императрицы ее встретил пикет и никак не хотел пропускать. После долгих переговоров офицер наконец смягчился и пропустил Елизавету, которая с ужасом пыталась подобрать слова, однако судьба смилостивилась над нею: Мария Федоровна уже знала страшную новость.
Разбуженная и предупрежденная графиней Шарлоттой Ливен, императрица, забыв одеться, бросилась к той комнате, где Павел испустил дух. Но ее не пропустили: над трупом теперь работали доктора, хирурги и парикмахеры, пытаясь придать ему вид человека, умершего приличной смертью. Здесь, в прихожей, и нашла свою свекровь Елизавета. Мария Федоровна, окруженная офицерами во главе с Беннигсеном, требовала императора. Ей отвечали:
— Император Александр в Зимнем дворце и хочет, чтобы вы туда приехали.
— Я не знаю никакого императора Александра! — кричала Мария Федоровна. — Я желаю видеть моего императора!
Она уселась перед дверьми, выходящими на лестницу, и заявила, что не сойдет с места, пока не увидит Павла. Похоже было, она не сознавала, что мужа нет в живых. Потом она вдруг вскочила — в пеньюаре и одной шубе, наброшенной на плечи, и воскликнула:
— Мне странно видеть вас неповинующимися мне! Если нет императора, то я ваша императрица! Одна я имею титул законной государыни! Я коронована, вы поплатитесь на неповиновение!
И опустилась на стул, шепча, словно в забытьи, на том языке, на коем всегда предпочитала изъясняться и даже обращалась к мужу, называя его Paulchen:
— Ich werde regieren [48].
Эти слова то и дело вырывались у нее вперемежку с причитаниями по убитому Paulcheny.
В комнате беспрестанно толпился народ. Люди приходили, уходили, прибывали посланные от Александра с требованиями к жене и матери немедля прибыть в Зимний, но Марья Федоровна отвечала, что уедет, лишь увидав Павла. Ей уже и отвечать перестали!
В ту ночь в Михайловском дворце вообще был ужасный кавардак. Елизавета, которая от усталости и потрясения была почти на грани обморока, вдруг ощутила, как кто-то взял ее за руку. Обернувшись, она увидела незнакомого ей, слегка пьяного офицера, который крепко поцеловал ее и сказал по-русски:
— Вы наша мать и государыня!
Она только и могла, что слабо улыбнулась этому доброму человеку и тихонько заплакала, впервые поверив, что все, может быть, еще кончится хорошо и для нее, и для Александра, и для России.
Наконец спальня покойного императора была открыта для его жены и детей, которые уже все собрались вокруг матери. Войдя, Мария Федоровна пронзительно закричала, принялась рыдать и бить себя в лицо. Однако в обморок она не упала, и вообще все сошлись, что скорбь ее хоть и сильна, но выражена несколько аффектированно. Мертвого супруга она поцеловала с задумчивым видом и тотчас велела везти себя в Зимний дворец.
Марья Федоровна поспешно прошла к дверям, более не оглядываясь на Paulchena, лежавшего в глубоко нахлобученной шляпе, чтобы скрыть разбитую голову, и до окружающих опять долетел мечтательный шепоток:
— Ich werde regieren!
Практичная немка понимала, что жить прошлым нельзя, — надо подумать о будущем, и чем раньше, тем лучше!
— Ах вот как, — ровным голосом произнес князь Василий Львович. — Значит, вы и сестрица ваша все-таки навестили генерала Талызина в тот роковой для него апрельский день. Все говорило мне за это, а я, глупец, сомневался… сомневался, да! — говорил он, засовывая оба пистолета за пояс сутаны и затягивая его потуже. Потом подошел к Алексею сзади, наклонился и, подхватив его под мышки, потянул, помогая подняться на ноги. Однако Алексей мог стоять только на правой — боль в левой, стоило на нее опереться, была просто невыносимой.
— О-ох! — не сдержавшись, выдохнул наш герой, поджимая левую ногу и пытаясь удержать равновесие.
— Сломали? — спокойно спросила Ольга Александровна.
— Может быть, вывихнули или просто подвернули? — поинтересовался ее брат.
— Вот, допытал судьбу, доигрался в инвалида, — проворчал Василий Львович, однако никто его слов не понял, да и были они произнесены нарочито тихо — для одного Алексея. Тот с усилием улыбнулся, кивнул.
— Быть может, пройдем в дом, господа? — поинтересовался Зубов. — Видимо, настало-таки время объясниться, без этого вы нас в покое не оставите?
Ознакомительная версия.
