— О чем? — невинно поинтересовалась Миранда.
Дилан вздохнул.
— Зачем ты это сделала?
— Твой талант должен быть признан, вот и все. Не думай, Малколм не романтик, а делец; он не станет выставлять в галерее бездарные произведения, даже если бы я попросила его об этом, — небрежно произнесла она, сама решая, к чему относился его вопрос, и добавила: — Я хочу поприветствовать твою жену. — И, не дожидаясь ответа, остановила одну из служащих галереи: — Пожалуйста, подзовите сюда даму в зеленом. — Потом вновь повернулась к Дилану. — А кто вон та девушка?
— Сестра Нелл.
— А мальчик — твой сын? У тебя, наверное, куча детишек?
— Нет, у нас всего один ребенок.
Подошла Нелл. Она тоже казалась напряженной и растерянной. Миранде понравился ее вид, как нравилось ощущать себя разрушительницей. Она знала, что эти двое ни за что не посмеют дать ей отпор.
— Я рада познакомиться с вами, как и со всей вашей семьей, — промолвила она, обращаясь к Нелл. — Ваш сын потрясающе похож на своего отца. — Заметив, что Нелл смотрит с нескрываемой тревогой, Миранда изрекла фразу, ради которой и устроила всю эту комедию: — Я имею в виду, на своего настоящего отца, Кермита Далтона.
Стоявший рядом Дилан отшатнулся, а в его глазах появилось что-то пронзительно-острое, почти дикое. Миранда не ожидала настолько сильной реакции. Словно что-то спящее глубоко внутри его души внезапно вырвалось наружу; он был уязвлен и потрясен гораздо больше, чем она смела надеяться.
Позабыв обо всем, кроме услышанного, Дилан направился к выходу. Нелл видела, что он шел, как в тумане, не видя никого и ничего.
Она повернулась к Миранде.
— Зачем вы это сделали? — Ее щеки пылали так сильно, словно внутри горел огонь.
— Я всего лишь сказала правду, которой ваш муж, как ни странно, не знал.
— Ваша правда заключается в том, что вы бросили собственного ребенка!
— Вы ошибаетесь, — холодно произнесла Миранда, — у меня нет детей.
Нелл не знала, промелькнула ли в глазах молодой женщины затаенная боль или ей это только почудилось? Она поспешила к Аннели и, отведя ее в сторону, сказала:
— Если что, поезжайте в отель. Мне надо отлучиться.
Аннели распахнула глаза.
— Что произошло?
— Эта женщина, Миранда, сказала Дилану, что Ред — сын Кермита Далтона.
— А он разве не знал?
— Я ему не говорила.
— Почему?
— Он никогда не спрашивал. И сейчас он не просто расстроен — раздавлен!
— Какое это имеет значение, если он любит Реда и вот уже семь лет считает его своим ребенком? — бросила вслед Аннели, но Нелл уже спешила к выходу.
Дилан стоял на улице, засунув руки в карманы пальто, и смотрел в пронизанную огнями тьму. Иные из них — огни автомобилей — проносились быстро, словно падающие звезды, другие — окон и фонарей — тихо мерцали, будто светила далеких галактик.
Не зная, что делать. Нелл молча остановилась рядом с мужем, и тогда он сказал:
— Игра получилась веселой.
Нелл похолодела.
— Надеюсь, ты не о нас?
— Не замечать очевидного — это вполне в моем духе, — промолвил он, не отвечая на вопрос, — но ты… Почему ты не сказала?
— Мне казалось, ты никогда не хотел этого знать.
Дилан сделал долгую паузу.
— Только не в этом случае.
— Почему?
— Мы с Кермитом всегда были соперниками, если не явными, то скрытыми. Он всегда считал меня никчемным.
— Разве в данном случае проиграл не он?
Дилан не нашелся, что ответить, и тогда Нелл продолжила:
— Я охотно родила бы тебе ребенка, но ты… ты никогда об этом не заговаривал.
— Я думал, ты боишься за Реда. Что я стану любить его меньше, чем…
— А ты бы стал любить его меньше?
— Конечно, нет.
— Тогда в чем заключаются наши проблемы?
— Наверное, в том, — вздохнул Дилан, — что я в самом деле ничтожество. Попался в расставленную Мирандой ловушку, как ребенок. Поверил, что мои рисунки в самом деле чего-то стоят. — И подытожил: — Нам надо уехать.
Внезапно Нелл подумала о том, почему собственная жизнь порой воспринималась ею, будто чужой сон? Возможно, она чего-то боялась? Если так, то сейчас все страхи остались позади.
— Нет, — сказала она, и ее голос обрел неожиданную силу, — мы не должны уезжать. Решение об организации выставки принял муж Миранды, и, похоже, он ничего не знает о своей жене, зато разбирается в искусстве. А она… она не умеет никого любить. Она считает, что все так и должно быть, и не испытывает никаких угрызений совести. Подчиняясь ей, мы сломаемся, признаем свое поражение. Она совершила ошибку, посоветовав мужу пригласить нас в Торонто. Она надеялась тебя унизить, но у нее ничего не получится. Она не сумеет уничтожить того, что есть между нами.
— Да, ты права, — сказал Дилан и сжал ее руку. — Ты меня любишь? Ты веришь мне? Ты ни о чем не жалеешь? Ты счастлива?
Нелл улыбнулась сквозь слезы.
— К чему такие вопросы? Мы знаем друг о друге больше, чем каждый из нас — о себе самом! Мне кажется, с некоторых пор мы решили проживать каждый час так, будто это последний миг в нашей жизни. А разве не таким образом люди обретают счастье?
— Я люблю тебя, — с волнением произнес он, — тебя, Реда, Аннели, все, что есть и было в моей судьбе.
Нелл шла в парк, держа за руку Реда. В заново отстроенном Галифаксе, как и в прежние времена, было много парков. Сейчас они направлялись в Паблик-Гарденс, особо популярный потому, что он граничил с крупнейшим торговым центром.
Ред был увлечен аэропланами, он часто говорил о небе, и Нелл думала, что с высоты птичьего полета осенние парки, наверное, смотрятся яркими золотисто-бордовыми гривами, разделенными проборами улиц.
Она остановилась в глубине длинной аллеи. Границы города здесь словно размывались, уступая место первозданной природе. Ветви дубов и буков устремлялись в небо, высокая трава пахла сыростью, и в ней исчезали тропинки. Птицы взмывали ввысь, хлопая крыльями. Затянутое дымкой солнце казалось далеким. На горизонте набухли тяжелые облака, но из них еще не пролилось ни капли.
Нелл села на скамейку, скрестив ноги, смежив веки, и наслаждалась приятным осенним теплом и неярким светом. Ее мысли были глубокими и неспешными.
Выставка работ Дилана «Три времени Галифакса» все-таки состоялась и имела большой успех. О ней даже написали в газетах. Дилан был смущен, тогда как Нелл думала: пусть люди лишний раз задумаются о том, что произошло в Галифаксе, оценят, что такое война и что есть мир. Ведь закон как хорошего, так и плохого гласит: ничто и никогда не случается однажды. Это были времена, о которых стоило забыть, и вместе с тем лучше всегда помнить.
