Когда Патрик Треваррен устроил дочь в своей каюте, а свои вещи приказал перенести в другую, Анни была в оцепенении от охватившего ее отчаяния. Он бережно положил ее на кровать, снял с нее туфли и накрыл одеялом, потом нежно поцеловал Анни в лоб, прошептал, что все будет хорошо, и ушел.
Оставшись одна, Анни свернулась клубочком и так лежала, не в силах ни говорить, ни думать, ни плакать, ни чувствовать. Мерное покачивание корабля усыпило ее, милосердно даруя ей отдых от ужасной реальности.
Вскоре, однако, кошмары разбудили ее, и она, вся в холодном поту, села в кровати. В комнате было темно, и Анни, соскользнув на пол, отправилась на ощупь к двери.
Задержав на мгновение дыхание, она нажала на ручку двери. Дверь оказалась незапертой.
Ослабев от радости, она, вся дрожа, прислонилась к тяжелой двери. Когда Анни удалось взять себя в руки, она вернулась к кровати и зажгла на ночном столике лампу. Она стояла в маленькой, уютной каюте и с неподдельным отвращением смотрела на свое платье. Ну как в нем карабкаться наверх, плыть или ползти? А ее бриджи и рубашка в замке Сент-Джеймс.
Взгляд Анни упал на стоявший в углу сундук из палисандрового дерева, и с надеждой ее вновь охватила жажда деятельности. Шарлотта Треваррен часто плавала на «Колдунье», а она, подобно дочери, любила нетрадиционную одежду.
Анни, не теряя времени, бросилась к сундуку и открыла крышку. Платья, платья, соблазнительные ночные рубашки… О чудо! Бриджи и рубашки. Анни сбросила платье, как змея кожу…
Рубашка и бриджи матери оказались ей совершенно впору.
Анни грустно улыбнулась своему отражению в зеркале на стене. Теперь найти бы шапку, чтобы спрятать волосы…
Еще мгновение, и она, выглянув в коридор, увидела, что дверь не охраняется. Зная тяжелое состояние дочери, Патрик, видимо, решил, что караул не нужен.
Анни помимо воли улыбнулась, тихонько скользнула вниз в короткий коридор и поднялась на капитанский мостик. Корабль стоял на якоре, и, как она вскоре поняла, на нем почти никого не было. Отец, успокоившись на ее счет, вернулся в замок Сент-Джеймс, вероятнее всего, со всей командой.
Анни большую часть детства провела на корабле, так что ей не составило труда спустить на воду одну из спасательных шлюпок и спуститься в нее по канату.
Еще никто ничего не заметил, а Анни уже плыла к берегу, рассекая веслами черную звездную воду.
Несмотря на все ее умение грести, Анни понадобилось более пятнадцати минут тяжелого труда, чтобы добраться до мелководья. Но едва ли не еще труднее было найти дорогу в темноте. Время от времени Анни слышала стук копыт и пряталась во рву, боясь попасть в плен к мятежникам или, что еще хуже, встретить людей своего отца.
Уже светало, когда Анни нашла потайной вход и вошла в замок. Непреклонные и покоренные, башни замка устремлялись в небо. Обычно заметный отовсюду королевский флаг был спущен.
Анни стало страшно. Может быть, Рафаэль уже мертв, и ее отец тоже. Если же нет, то как ей спасти их?
У Анни не было никакого реального плана, но ее сердце не позволяло ей повернуть обратно, не попытавшись прийти им на помощь. Рафаэль — ее муж, отец ее ребенка, а Патрик Треваррен дал ей жизнь. Она не могла бросить ни того, ни другого.
Стараясь, чтобы ее не заметили, Анни шла к дому. Вокруг было пустынно, будто все вымерли.
Проходя по одному из запущенных садов, Анни нахмурилась, вспомнив о подземных ходах, которые ей показывал Люсиан. Она решила, что непременно найдет хотя бы один, вооружится чем-нибудь и отыщет Рафаэля.
Заметив маленькое каменное строение с другой стороны зарослей ежевики, Анни остановилась и огляделась. Колючки впивались ей в бриджи, когда она полезла через кусты.
Дверь оказалась тяжелой, и, когда она поддалась, петли глухо заскрипели. Анни скользнула внутрь. Сердце у нее бешено колотилось. И из груди вырвался хриплый стон, когда две стальные руки обхватили ее сзади. Одна рука зажала ей рот и, хотя она отчаянно сопротивлялась, ей было ясно, что вырваться не удастся.
Незнакомец свободной рукой закрыл дверь и задвинул засов, прежде чем отпустить ее. Он зажег свет, пока она приходила в себя, и Анни увидела в мерцании керосинового фонаря мрачное лицо Эдмунда Барретта.
— Вы? — изумился он. — Не могу поверить своим глазам.
У Анни закружилась голова от радости, и она не стала скрывать, зачем возвратилась в замок Сент-Джеймс. Она сложила на груди руки.
— Где Рафаэль?
— В подземелье, — ответил Барретт. — Они собираются повесить его завтра утром.
У Анни подогнулись колени. Прислонившись к стене, она старалась сохранять спокойствие.
— Вы видели моего отца?
— Нет, — сказал Барретт, — но замок большой. Он может быть где угодно.
— Откуда вы знаете, что мятежники хотят повесить Рафаэля?
— Они поставили во дворе виселицу, — ответил он, глядя в сторону. Казалось, прошла вечность, прежде чем он заговорил вновь. — Они уже казнили Люсиана.
Анни судорожно проглотила застрявший в горле комок.
— Боже мой! Почему? — в ужасе прошептала она. — Ведь он был с ними, разве нет?
— Кто любит предателей? — ответил вопросом мистер Барретт, и, хотя он говорил довольно спокойно, Анни знала, что ему жалко Люсиана.
Анни тоже не могла смотреть в глаза Барретта, поэтому, оглядывая комнату, заметила большую дыру в центре прогнившего пола.
— Подземный ход, — проговорила она, как нечто само собой разумеющееся, и почувствовала гордость оттого, что ее догадка оказалась правильной. — Он ведет в подземелье?
Барретт тяжело вздохнул и пригладил грязной рукой волосы.
— Не знаю, — признался он. — Я пробовал пройти по нему, но там слишком узко для меня.
Крысы, пауки, кроты и прочая нечисть не могли поколебать ее решимость.
Друг Рафаэля силой удержал ее.
— Нет, Анни. Рафаэль никогда не простит мне, если с вами что-нибудь случится.
Анни вырвалась, и в ее яростном шепоте прозвучало отчаяние:
— Рафаэль не доживет до того, чтобы прощать или не прощать вас, если мы не поторопимся!
Барретт еле слышно выругался.
— Будьте осторожны, — вздохнул он.
Анни прыгнула. Она стояла на четвереньках, ничего не видя в темноте, но едва не задыхаясь от резкого запаха пыли, гнилых корней и грызунов.
— Я буду ждать, Анни, — прозвучали сверху слова Барретта. — Только не делайте глупостей!
Анни уже бежала к центру замка и не ответила ему. Она бежала, потом ползла, стараясь не прислушиваться к писку в темноте, и в душе оплакивала Люсиана Сент-Джеймса. Он мог бы стать совсем другим, намного лучше, если бы не его зависть. Ему было так мало лет, и, возможно, останься он в живых, он бы осознал свои ошибки.
