А если по-прежнему Лаура останется ученицей без средств к существованию? Тогда она будет зависеть от него и принадлежать ему!
Сандро вспомнил слова, сказанные им же самим Джамалу: «Если Ясмин уйдет, когда ты освободишь ее, значит, она никогда и не была твоей по-настоящему».
Каким мудрым он сам себе в тот день казался! Как был доволен собой! Но теперь-то ему стала по-настоящему понятна тревога друга при мысли о том, чтобы дать свободу любимой женщине.
Кавалли смотрел на портрет и был полон сомнений. Освободить Лауру… и потерять ее. Отказаться от любви… и сохранить любовь.
* * *
Лаура проснулась среди ночи. Покинув мастерскую, она легла спать, но еще долго смотрела в потолок. Отчаяние лишило ее сил. Наконец, пришел долгожданный сон, но он не принес облегчения. Злые, полные презрения слова не забывались. Они снова и снова ранили сердце, заставляли страдать. «…изгнан из города, живу в ссылке со шлюхой…»
Она давно не спала в этой комнате, и теперь отведенная ей спальня в загородном доме Кавалли казалась ей чужой.
Прежде Сандро каждую ночь уводил ее к себе. До чего же глупо было думать, что он впустил новую любовницу и в свою жизнь, не только в постель!
Натянув желтый шелковый халат, Лаура босиком направилась в мастерскую. В открытое окно залетел ветер, и по комнате ходили тени, отбрасываемые колеблющимися шторами. Приглушенный лунный свет озарял огромную мастерскую.
Девушка подошла к мольберту, чтобы еще раз взглянуть на портрет и отыскать причину возникшей в сердце Сандро ненависти. Вся ее душа излилась на этот холст, а в результате… Сандро оскорблен!
Боже! Мольберт был пуст. Картина исчезла! Лауру охватил ужас. Не может быть! Нет! Исчезла? Как он мог? Ведь портрет был очевиднейшим доказательством ее таланта и умения изображать обнаженную натуру. Сандро украл ее будущее, лишил всего! Похитил право на свободу!
Но почему? Чтобы спрятать картину? Или чтобы уничтожить?
Лаура обошла весь дом, обыскала каждую комнату и через несколько минут сделала ужасное открытие: Сандро Кавалли исчез вместе с картиной.
* * *
«Я знаю, куда он направился», — прочитала девушка на дощечке Джамала и вопросительно подняла на него глаза.
Лицо секретаря было серьезным. Лаура недоверчиво обернулась к Ясмин, стоявшей рядом. Оба спали, когда внезапно их разбудило неожиданное вторжение гостьи.
— Он, наверняка, знает, — сказала африканка, — они ведь как братья!
Она вытерла слезы на лице Лауры своими мягкими пальцами.
Девушка схватила Джамала за отворот халата:
— Куда? Куда Сандро отправился? Уничтожить мою картину?
«Нет, не уничтожить», — знаком показал секретарь.
— Откуда ты это знаешь?
— Не сомневайся! — вмешалась Ясмин. — Они с Сандро старые друзья и хорошо понимают друг друга.
Джамал снова протянул дощечку: «Уехал в Венецию. Влюбленный идиот».
На Лауру обрушились смущение, усталость и раскаяние.
— Зачем?
«Передать картину в Академию».
Девушка опустилась в кресло.
— Не может быть!
Джамал утвердительно кивнул, настаивая.
Лауру охватил страх.
— Но ему же нельзя… нельзя появляться в городе! — закричала она.
И снова прочла на дощечке: «Аллах поможет ему, если его схватят».
* * *
«Только бы не попасться!» — молил Сандро. Достаточно унизительно для него было относить в Академию портрет. А уж если еще его и поймают… Страшно подумать, каким позором станет для Стража Ночи порка — обычное наказание за самовольное возвращение из ссылки.
Он поплотнее закутался в плащ, решив, что так вряд ли кто его узнает. Утренний туман был ему на руку. Подобно вору, Сандро прошел в Академию через черный ход и в полумраке отыскал галерею, где висели другие картины Лауры. Даже в неясном утреннем свете они поражали своей мощью, явно свидетельствуя о редком таланте творца. Дрожащими руками Кавалли рядом повесил свой портрет — словно выставлял душу на всеобщее обозрение. Пройдет немного времени, и здесь соберутся мастера…
Сандро пересек площадь Пескариа, где начинали свой день рыбаки, и направился к барже, которая его ждала. Людям было приказано в любой момент быть готовыми к отплытию.
По площади прошла группа стражников, шатающихся после ночного веселья. Кавалли поднял воротник промокшего плаща и прошмыгнул мимо. Один из стражников с любопытством взглянул на него.
На колокольне церкви святого Рокко ударил колокол. Закутанные в черные одеяния женщины спешили к утренней мессе. Одна из них чуть не столкнулась с Сандро, и ему показалось, она что-то пробормотала. Но женщина не остановилась, и он решил, что ошибся: они с этой монахиней незнакомы.
Из тумана, повисшего над причалом, показались очертания баржи. С площади поднялась стайка голубей, шум их крыльев слился с колокольным звоном в знакомую мелодию утра.
Итак, чтобы доставить картину в Академию, он добровольно вернулся в Венецию из ссылки и, тем самым, преступил закон, вдобавок ко всему, выставив себя в обнаженном виде на всеобщее обозрение.
Сандро знал, что именно он совершил — величайшую глупость! Но эта глупость была первой жертвой, принесенной им на алтарь любви. Хорошо бы и последней!
И когда стража дожа схватила его, уже собиравшегося подняться на борт своей баржи, Сандро решил: «Что ж! Пусть так оно и будет! Слава Богу за все».
— Джамал считает, что нам следует начать поиски с площади Сан Марко, — заявила Ясмин.
Лаура нетерпеливо покачивала ногой, ожидая, когда они пришвартуются прямо у величественного здания Прокураций. Устремленная к небу колокольня и крылатые львы собора Святого Марка гордо высились над бурлящей шумной толпой. По площади двигалась процессия, и в глаза Лауре бросился красный зонтик с кисточками, всегда прикрывавший дожа, когда он появлялся на людях.
— Почему он так считает? — спросила девушка, выпрыгивая из лодки.
Она тут же поймала на себе сердитый взгляд матроса, еще не закрепившего швартовочный канат.
Спустя несколько мгновений ужасный ответ на ее вопрос пришел сам собой. Проталкиваясь через толпу, Лаура устремилась к плывущему поверх голов зонтику. По обе стороны от Верховного правителя республики шествовала стража дожа. Его носилки окружали инквизиторы. За ними следовали девять членов Совета Десяти. Десятый шагал позади со связанными руками.
— Сандро! — прошептала Лаура.
Жалость захлестнула ее любящее сердце при виде его изможденного лица, потускневших глаз и кровавых ссадин на спине, видневшихся в просвете разорванной белой рубашки.
— Боже мой, что происходит?
Стоявший рядом толстяк в фартуке мясника нахмурился.
