– Я попытался приударить за ней, но она дала мне оплеуху. Правда, надо отдать Гарриет должное – она в то время была еще замужем.
– Вот как? Простите, мне казалось, что вы только что сказали, что Бенджамин был самым близким вашим другом, – растерялся Джем.
– На редкость неудобная ситуация, верно? Но что делать? Наверное, во всем виновата моя проклятая натура: если в дело замешана женщина, я просто не в состоянии удержаться, даже если речь идет о ком-то из моих друзей. Но если у вас есть виды на Гарриет, обещаю, что постараюсь держать себя в руках. Впрочем, – мягко добавил он, – не думаю, что у вас на нее виды.
Джем смерил его тяжелым взглядом.
– Немедленно прекратите, слышите? – прорычал он.
– Прекратить что?
– Я имею в виду ваши попытки манипулировать мною.
– Господи помилуй! – вздохнул Вилльерс, потягивая вино. – Похоже, я теряю былую хватку. Должно быть, старею.
– Если... если я все-таки передумаю и брошусь вдогонку за Гарриет, то сделаю это вовсе не потому, что боюсь, как бы вы не увели ее у меня из-под носа! Ха! Чтобы такая женщина, как Гарриет, согласилась... Да она в любом случае даст вам от ворот поворот!
– О Боже, какой удар! – пробормотал Вилльерс. – Вместо того чтобы поддержать меня, как положено другу, вы выбиваете у меня почву из-под ног.
– Вы... – Джем осекся.
– А вот я уверен, что если она и отвергнет меня, то лишь потому, что полюбила вас, Стрейндж, – заметил Вилльерс. – Что ж, учитывая ситуацию, можно сказать, мне здорово не повезло. К счастью, я уже к этому привык. Ну что ж, пора в постель. Весьма признателен за интересную беседу, милорд. – Поднявшись из-за стола, герцог отвесил изящный поклон и повернулся, чтобы уйти.
– Джем, – поправил Стрейндж, вскинув на него глаза.
– Боже милостивый, имена столь интимная вещь. – Герцог пожал плечами. – Ну что ж, если вы настаиваете... Кстати, меня зовут Леопольд. Буду крайне признателен, если вы никогда не станете так меня называть.
– Леопольд... – протянул Джем, словно пробуя это имя на вкус. – Знаете, а оно вам идет! Звучит прямо по-королевски!
– Ненавижу его, – сквозь зубы бросил Вилльерс.
– А вы называйте меня Джем, я настаиваю. Столько добрых советов сразу... и столько же ядовитых намеков, причем не в бровь, а в глаз. Должно быть, мы просто обречены, быть друзьями, – хмыкнул он.
Вилльерс немного помолчал. Потом взгляд его вдруг как будто потеплел, уголки губ изогнулись в улыбке.
– Мне тоже так кажется.
С неподражаемым изяществом, набросив на себя великолепный плащ, он снова поклонился и вышел. Брункера стошнило в углу.
22 марта 1784 года
– Гарриет пообещала, что я смогу приехать к ней в гости, – объявила Юджиния. – Ведь это так, папа, правда? Представляешь, у них в амбаре живут котята, она сама мне рассказывала!
– Конечно.
Юджиния вскарабкалась к отцу на колени, и сердце Джема сжалось, когда он почувствовал, какая она стала легонькая – просто как перышко.
– Надеюсь, ты плотно поужинала? – с напускной строгостью спросил он.
– Еще как! Съела тарелку тушеной баранины, – похвасталась Юджиния. – А потом еще сваренное по-особому яйцо, которое специально для меня приготовила кухарка.
– А что в нем особенного? – спросил заинтригованный Джем.
– Просто его смешали с очень вкусным сыром. Знаешь, как он называется? Фромаж блю[13]! – объяснила Юджиния.
– Ты ешь просто как восьмидесятилетняя старушка, – пробормотал Джем, обхватив рукой худенькие плечи дочери.
– Но мне нравится этот сыр, – пожала плечами Юджиния, с удовольствием покатав слово «фромаж» на языке, словно смакуя его. – И Гарри он тоже нравится. Вернее, Гарриет. Знаешь, я очень по ней скучаю.
– Я тоже по ней скучаю, – признался Джем. Он так тосковал по ней, что иногда сам удивлялся, откуда у него берутся силы жить. Рана в сердце была свежа.
– А я надеялась, вдруг она согласится остаться с нами, – продолжала Юджиния.
Джем смущенно откашлялся.
– Я тоже на это надеялся, малыш. Но ведь она герцогиня. Наверное, у нее полным-полно других, более важных дел.
– Знаю. Я как-то спросила, что это за дела.
– И что она ответила?
– Сначала она вроде как рассмеялась и сказала, что в ее поместье живет множество зависящих от нее людей, о которых нужно заботиться – так же как тебе о своих. А потом еще сказала, что у нее есть собака, только она уже совсем старая и будет страшно скучать без нее. Ее зовут Миссис Кастард, только это мальчик, а не девочка.
Господи помилуй, подумал Джем. Выходит, она вернулась в пустой дом, где ее никто не ждет, кроме старой собаки, которая скучает без своей хозяйки! У него внезапно перехватило дыхание. Ощущение было такое, будто его ударили в солнечное сплетение.
Наверное, у него изменилось лицо, потому что он заметил обеспокоенный взгляд дочери.
– Не расстраивайся, папа, – ласково сказала Юджиния. – Ты никогда не останешься один... даю тебе слово. Когда я вырасту, у меня будет свой дом, и я заберу тебя к себе.
Боже милостивый, какой же он идиот! Нет... хуже, чем идиот! Он ведь любит Гарриет! А если он любит ее, то зачем позволил ей вернуться в свой пустой, одинокий дом, где ее никто не ждет, кроме одряхлевшего пса?
Даже если...
Джем, вздрогнув от неожиданно пришедшей ему в голову мысли, посмотрел на Юджинию – и вдруг понял одну вещь, настолько простую, что сам изумился, как это раньше не приходило ему в голову.
Постоянная боль в сердце, от которой у него, казалось, ныли даже кости, – это было гложущее его чувство вины. Он обвинил Гарриет в том, что она обманывала его. Но на самом деле обманщиком был он сам...
Он сам спроектировал Фонтхилл – и при этом даже не догадывался, что навело его на эту мысль. Он тщательно скрывал ото всех свое тайное горе – он до сих пор оплакивал сестру, чья жизнь оказалась сломанной из-за обстоятельств, предотвратить которые было не в его власти... А ведь она могла быть счастлива, выйти замуж, нарожать детей – Бог свидетель, она заслуживала этого, как никто другой! И он, идиот, примирился с этой потерей, любовь к сестре ослепила его настолько, что он даже не заметил, что атмосфера построенного им для Юджинии дома как две капли воды похожа на ту, в которой прошло его собственное детство.
Он допустил, чтобы тайная мальчишеская мечта заслужить одобрение отца испортила его характер, и это притом, что, став мужчиной, он должен был понимать, насколько порочным и безнравственным человеком был его отец, беспутный кутила, пьяница и греховодник. Он должен был понимать, что легкомысленное отношение отца к женщинам и стало причиной несчастья, исковеркавшего жизнь его единственной дочери.
