– Не дуйтесь так! – рассмеялся он, хлопая вожжами по крупу лошади. – Через два часа вы будете спать в своей постели. Это лучше, чем в трактире, и вы будете меня за это благодарить.
Оптимизм его был чрезмерным...
В течение почти всего пути Гийом надеялся, что его предположения сбудутся. Ветер стал дуть в другую сторону. На ясном небе светила полная луна, освещавшая всю округу, лес, деревья, отбрасывающие причудливые тени. Тем не менее дорога была нелегкой, три раза пришлось выходить из кареты и разбирать завалы из ветвей, обломанных во время бури. И поэтому, свернув с дороги, идущей на Кетеу, чтобы ехать прямо в Ла Пернель через Фановиль и Урвиль, и наткнувшись на самое настоящее дерево, оказавшееся под ногами у лошади, Гийом выругался сквозь зубы, остановил карету и вышел из нее, чтобы устранить новое препятствие. К счастью, дерево было нетяжелым. Один мужчина вполне мог бы с ним справиться...
Он наклонился, чтобы поднять дерево, и вдруг услышал крик молодой женщины. Он обернулся, но не успел заметить, как его ударили дубиной по голове, да так сильно, что он упал без сознания лицом на землю, раскинув руки.
Лорна с крепко завязанным ртом смотрела на нападавших широко раскрытыми от ужаса глазами. Она увидела человек десять, одетых в черное с головы до ног, с черными лицами, похожих на демонов или на существ из кошмарных сновидений, которые неожиданно появились в ночи, ставшей вдруг похожей на преисподнюю. Четверо из них уносили на плечах безжизненное тело Тремэна, двое других заставили молодую женщину выйти из кабриолета, чтобы затем увести ее в лес.
Обернувшись, она увидела третью группу людей, уводивших лошадь и карету в совершенно другом направлении. Все происходило без единого звука, без единого приказа, в полной тишине, не слышно было даже дыхания, как хорошо отрепетированный спектакль. Эта тишина была страшнее душераздирающих воплей. Впервые в жизни прекрасная мисс Тримэйн, привыкшая к почестям, оказалась беззащитной и одинокой среди людей, не знающих жалости. Впервые в жизни ей стало страшно...
Второй раз менее чем за двое суток Гийома окатили холодной водой, и он пришел в себя. С того момента, как его огрели дубиной, он находился между жизнью и смертью. С трудом открыв глаза, он понял, что положение его было незавидным: с руками, связанными за спиной, и спутанными ногами он лежал на спине и ощущал под собой мокрую землю. От острой стреляющей боли голова его гудела, как церковный колокол.
Вокруг него в свете фонаря, стоящего на земле, сидели люди в грязной черной одежде. На вымазанные сажей лица были надвинуты черные колпаки или шляпы, похожие на перевернутое ведро. На некоторых была накидка из плетеного тростника, которую жители болот надевают во время дождя. Все они сидели, обхватив руками колени, не шевелясь, похожие на камни. Пленник подумал, что волчьи стаи, о которых ему рассказывали, когда он ребенком жил в Канаде, были похожи на них. Кроме, конечно, того, что у волков нет ни четок из самшита, ни грубо вышитого на груди сердца, проткнутого крестом, но глаза их сверкали столь же свирепо...
Тот, кто окатил водой пленника, – единственный из всех, кто стоял, – обратился к нему хриплым голосом, не оставившим Гийому и тени надежды. Действительно, Гийому показалось, что он узнал этого человека, несмотря на вымазанное сажей лицо.
– Хватит спать! – приказал бандит. – Для встречи с хозяевами нужна ясная голова...
– С хозяевами? У тебя есть еще другие хозяева, кроме несчастных старых дев Може? Я плохо себе их представляю в роли главарей банды...
– Это не твое дело, Тремэн! На твоем месте я бы не очень умничал. Ты здесь, и тебя ждет суд...
– В самом деле? Ну что же, подождем! Тем не менее я хочу знать, что ты и твои люди сделали с женщиной, которая ехала со мной.
– Ничего не сделали! Она тут рядом! Ну, вы, помогите!
Двое из «волков» встали, подхватили Тремэна под мышки, подтащили к стене и прислонили к ней. Тогда он увидел Лорну.
Она находилась напротив него, почти в таком же положении, с той лишь разницей, что ноги ее не были связаны, а тряпка закрывала ей лицо и затыкала рот. Поверх тряпки ее широко раскрытые от ужаса глаза были похожи на болото при свете заходящего солнца, но они блестели, и блеск их объяснялся слезами. Ее отчаяние тронуло Тремэна.
– Я искренне огорчен тем, что вовлек вас в эту авантюру, – сказал Тремэн по-английски. – Постарайтесь быть мужественной, держите себя в руках. Нельзя допустить, чтобы эти люди чрезмерно радовались своей победе. Не забывайте, что вы носите имя Тримэйн...
Урбен ударил Гийома ногой в живот.
– Разговаривать запрещено! Иначе кляп! А если очень хочешь поговорить, поговори со мной. Кто эта женщина?
– Моя племянница. Дочь моего сводного брата, она англичанка. Поэтому я с ней говорил по-английски, чтобы успокоить ее...
– По-моему, нет смысла! Хозяева уже предупреждены! Они скоро будут здесь, и вы сможете попрощаться... Но лучше на честном языке! Это будет забавнее!
Гийом пожал плечами. Не имея желания поддерживать разговор с этой деревенщиной, он закрыл глаза, это помогало думать. Его новое местоположение позволило ему рассмотреть место, где он находился: это была старая полуразрушенная башня недалеко от Ля Круа д'Урвиль, где некогда Агнес встречалась с Пьером Аннеброном, в те времена, когда он был ее любовником. Укромное место, конечно, но слишком близкое к усадьбам, расположенным вокруг Ла Пернеля, и пригодное лишь для случайных встреч. Ничто не обнаруживало здесь даже временного пребывания: ни следа костра, ни остатков пищи. Тут не было даже соломы, которая могла служить постелью. Только немного сухой травы, проросшей между каменными плитами пола, местами вился плющ. Пол был усыпан опавшими листьями, занесенными сюда ветром. Бандитский же притон банды Марьяжа наверняка находился в другом месте, но где? И кто были эти «хозяева», о которых этот негодяй говорил с таким почтением?
Тремэна интриговало то, что говорилось о них во множественном числе. Банда, достойная этого названия, могла иметь только одного главаря, а не полдюжины. Гийом не сомневался, что одним из главарей мог быть Марьяж, и был рад вскоре встретиться с ним даже в таких драматических обстоятельствах. Но другой или другие?
Прошло около часа. Несмотря на неудобное положение, Гийом пытался использовать его, чтобы ослабить веревки, стягивавшие ему руки. Это затруднялось тем, что веревка намокла, но он упорно старался ослабить ее, либо дергая, либо перетирая о шершавую поверхность стены, к которой был прислонен. Напротив него сидела Лорна с закрытыми глазами, и он надеялся, что она уснула.
