– Так чему ты выучилась у мадам Фруссар? – поинтересовался как-то за ужином дядя Эдвард. На лице Уитни появилось застенчивое выражение.
– Мадам обучает меня ходить, а не скакать галопом, – выдавила она, ожидая услышать от дяди, что все это пустая трата времени, но вместо этого он одобрительно улыбнулся. Уитни ответила счастливой улыбкой. – Знаете, – пошутила она, – раньше я была уверена, будто все, что требуется для ходьбы, – пара сильных ног.
С того вечера оживленные рассказы Уитни о ее дневных трудах стали обязательным и веселым ритуалом за каждым ужином.
– Вы знали раньше, – спросила она как-то, – что существует настоящее искусство поворачиваться В придворном платье со шлейфом?
– Мой наряд никогда не доставлял мне столько хлопот, – усмехнулся лорд Джилберт.
– Ошибаетесь, – сообщила Уитни с притворным ужасом, – каждый мужчина подвергается опасности запутаться в шлейфе дамы и упасть!
Месяц спустя она опустилась в кресло и начала жеманно обмахиваться шелковым веером, кокетливо поглядывая поверх него.
– Тебе жарко, дорогая? – осведомился Эдвард, предвкушая новую забаву.
– Веер существует вовсе не для того, чтобы спасаться от жары, – сообщила Уитни, хлопая ресницами с преувеличенной наивностью, заставившей Энн разразиться смехом. – Это, чтобы флиртовать. Кроме того, также необходимо чем-то занять руки. И бить по пальцам слишком навязчивых джентльменов. Эдвард мгновенно стал серьезным.
– Каких именно навязчивых джентльменов? – грозно спросил он.
– Да никаких. Я пока здесь никого не знаю, – пожала плечами Уитни.
Сердце Энн наполнилось радостью при мысли о том, что племянница уже успела занять место в сердце Эдварда и ее собственном, место, которое могло принадлежать их собственной дочери.
Как-то вечером за месяц до официального выхода Уитни в свет Эдвард принес три приглашения в оперу. С рассчитанной небрежностью бросив их перед Уитни, он предложил, чтобы племянница, если, конечно, позволят занятия, сопровождала их в театр, в личную ложу посла.
Год назад Уитни закружилась бы в веселом танце, но теперь она слишком изменилась и поэтому, одарив дядю растроганной улыбкой, лишь ответила:
– Мне бы очень хотелось этого, дядя Эдвард. Девушка в молчании сидела, пока Кларисса, бывшая горничная Сьюзен Стоун, а теперь горничная и компаньонка Уитни, расчесывала ее густые волосы и укладывала локонами на затылке. Потом она встала, и Кларисса помогла ей надеть новое белое платье со светло-голубыми лентами, перекрещивающимися под грудью, и сборчатой юбкой. Ансамбль дополнял светло-голубой плащ в тон.
Уитни долго стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение сияющими глазами, а потом нерешительно сделала глубокий придворный реверанс, склонив голову.
– Могу я представить мисс Уитни Стоун? – пробормотала она. – Признанную парижскую красавицу.
На улицы столицы опустился серый туман, в воздухе клубилась тонкая водяная пыль, и тротуары и мостовые блестели в лунном свете. Уитни поплотнее закуталась в атласный плащ, с удовольствием ощущая подбородком шелковистую ткань. Девушка неотрывно смотрела в окно на прохожих, спешащих куда-то по широким, залитым дождем тротуарам.
Перед театром толпились зрители, решившиеся бросить веселый вызов сырости и темным тучам. Представительные мужчины в атласных фраках и облегающих бриджах кланялись и кивали усыпанным драгоценностями дамам. Ступив на землю, Уитни ошеломленно уставилась на разряженных дам, по всей очевидности, уверенных в себе и в собственной неотразимости, беседующих о чем-то со своими поклонниками. Девушка была совершенно уверена, что красивее женщин на свете просто не бывает. Всякая надежда на то, что она действительно станет когда-нибудь королевой Парижа, мгновенно рассеялась. Однако она почти не испытывала сожаления – главное, что она попала в столь блестящее общество.
Они подошли ко входу, но только Энн заметила, как молодые люди, бросавшие ленивые взгляды по сторонам, внезапно настораживались, окидывая Уитни пристальными взорами. Красота племянницы только начинала расцветать, а живое изменчивое лицо и необычный цвет волос были верным залогом успеха. Уитни отличало некое внутреннее сияние, так ярко отражавшее живость натуры и жажду жизни, а осанка и безупречные манеры стали следствием постоянных стычек с врагами – слишком долго девушка была мишенью несправедливых насмешек.
Оказавшись в ложе посла, Уитни расправила подол нового платья и подняла веер из слоновой кости, пытаясь, как учила мадам Фруссар, чем-то занять руки. Ах, насколько она была глупа, когда тратила время на языки и математику, а ведь для того, чтобы заслужить одобрение Пола и отца, достаточно всего-навсего уметь улыбаться и играть веером! Знание этикета куда полезнее умения объясняться по-гречески!
Вокруг нее было море кивающих, качающихся голов, на сложных модных прическах трепетали перья. Уитни готова была кричать от радости. Заметив, как дама игриво ударила веером по пальцам своего кавалера, она ощутила родство душ со всеми женщинами и невольно задалась вопросом, что такого неприличного прошептал тот на ухо соседке и почему она выглядит скорее польщенной, чем оскорбленной.
Оркестр заиграл увертюру, и Уитни немедленно забыла обо всем, поглощенная прекрасной музыкой. И когда после окончания первого действия занавес опустился, Уитни с трудом вернулась в реальный мир. В ложу то и дело заходили друзья тети и дяди, включаясь в оживленную беседу, то и дело раздавались взрывы смеха.
– Уитни, – окликнула тетя Энн, дотрагиваясь до ее плеча, – повернись, пожалуйста, я хочу познакомить тебя с нашими близкими друзьям.
Уитни послушно встала, и тетя представила племянницу месье и мадам Дю Вилль. Те приветствовали ее с искренней теплотой, но их дочь Тереза, хорошенькая блондинка, приблизительно одних лет с Уитни, оглядывала новую знакомую с пристальным любопытством. Под пронизывающим взглядом девушки уверенность Уитни мгновенно растаяла. Она никогда не умела вести разговор со своими сверстницами и в первый раз со дня отъезда из Англии почувствовала себя неловкой и неуклюжей.
– Вам… вам нравится опера? – выговорила она наконец.
– Нет, – покачала головой Тереза, улыбаясь и показывая ямочки на щеках. – Я ни слова не понимаю, о чем они поют!
– А Уитни понимает! – с гордостью объявил лорд Эдвард. – Она знает латынь, греческий, итальянский и даже немецкий.
Уитни мечтала об одном – провалиться сквозь землю, поскольку хвастовство дяди могло привести лишь к тому, что в глазах Дю Виллей она навсегда останется «синим чулком». Девушка вынудила себя встретиться взглядом с испуганными глазами Терезы.
