Сама-то боярыня одета сообразно своего чина: парчовый летник*, шапочка, расшитая жемчугом.
— Друг, говоришь, самого воеводы? А что ж внучка-то так скромно одета? — Ксения изогнула бровь соболиную, и ждала ответа на свой грубый вопрос.
— Так не знала я, что дорогих гостей в добром дому встречают по одежке. — Арина глаз не отвела, но ручки, сжимавшие узелочек дрогнули. А как инако? Все ж в первые супротив родовитой хозяйки пришлось держаться.
Боярыня Ксения брови насупила, губы поджала, но через малое мгновение лицо ее разгладилось, и улыбка тронула румяные губы.
— Молодец, Арина. Хорошо держишься. Токмо не задавайся, нос не задирай высоко. Будет с тебя толк, возьму в обучение, — обернулась к дочери своей. — Марья, покажешь Арине хозяйство, дом. Да без озорства! Поясни все обстоятельно. А завтрева с утра ко мне, там и поглядим, кто и что умеет, а кому еще учиться надобно. Все, кыш отсюда, долгокосые! Дел невпроворот!
Аришка с трудом заставила себя не вскочить с лавки, постаралась встать чинно, а опять вышло непривлекательно и все через ее извечную торопливость и подвижность. Опомнилась уже на ступеньках, куда тянула ее дочь боярская, и оглядела узелок с подарком у себя в руках.
— Матушка-боярыня, не примешь ли в подарок? Дар-то скромный, но сердечный, — вернулась к лавке, где сидела еще Ксения и развязала узел, а там…
Женщины, есть женщины. Будь то чернавка или графиня какая ляшская, все одно — охоча до украшений да нарядов. В руках у рыжей Аринки, на раскрытом платке лежала кружевная тесьма редчайшей красоты и цвета. Такую не зазорно было нашить на самый богатейший летник княжеский.
— Ариша, откуда красота-то такая? — Ксения взяла в руки тесьму и дивилась, а Марья тихо подошла, и встала рядом с матерью, разглядывала богатый подарок.
— Сама сплела, матушка-боярыня, — Аришка обрадовалась, что тесьма понравилась, однако лишней гордости за свою работу не выказала, и была права.
— Эва… Ну, Ариша, порадовала. Спасибо на таком подарке. Молодец, не безрукая. Такое умение и прокормит, и прославит, — внимательно посмотрела мудрая боярыня на рыжую и склонила легонько голову в поклоне, мол, дар принят и оценён.
Ариша поклонилась в ответ, мол, поняла, докучать боле не стану, и двинулась к ступенькам, а за ней потянулась молчавшая все время Марья.
Девушки завернули за угол малой хоромины, и тут Марью словно прорвало — вздохнула глубоко, и слова из нее посыпались, аки горох.
— Фух… Арина, ну ты и смелая! Надо же, мамкин допрос вынесла, и не взопрела нисколечки. Меня ажник в пот кинуло от ее речей, а тебе хоть бы хны. Где научилась-то? — Марья преобразилась вмиг!
Аришка даже рот приоткрыла, глядя на симпатичное личико боярской дочери, на котором теперь ни спеси, ни горделивости не было вовсе. Одна лишь шутейная улыбка. Вот через нее Аришка и поняла — истинно Дёмкина сестрица! Марья походила на лисицу, красивую, милую, но далеко не безобидную. Такая, если что, нос оттяпает и аккуратно язычком губы оближет. Арине понравилась дочка Ксении, и она решила разговор шутейный поддержать.
— А чего бояться-то? Рыжих сам Ярило бережет. Я поутру косу свою чешу, и потому удача ко мне сама плывет. Неужто не знала? — Аринка по причине мечтательности еще и выдумщицей была. Дед Миша звал ее — сказочница.
Машутка уставилась на богатую косу Аринки, и веря и не веря.
— Врешь, нето.
— И не вру нисколечки! — Аришка поддала в голос правдивости.
— И что, ежели я трону твою косищу, мне тоже радости прибавится?
— А давай попробуем? — и двинулась к Марье поближе.
Та рукой своей косу Аришкину ухватила и стояла, вроде как удачи ждала.
— Боярышня, ты как корову за хвост уцепила. Ты ласковей, да с приговором, мол, явись удача.
Машка поверила, и забубнила себе под нос нехитрые пожелания — молодого жениха, богатый дом и долгую жизнь. Аришка-хитрюга, выслушала все и сразу поняла — Машка такая же как и все девки. И ничего-то страшного нет в боярышне, токмо что одёжа дорогая. Не стерпела бубнежа Марьиного, и засмеялась.
Та поняла вмиг, что ее обманули, и косу рыжую откинула.
— Вот ты змея, а! Прямо, как Дёмка-паршивец. Вечно шутейничает, — чуть погодя сама уж смеялась вместе с Аришкой, понимая глупость свою.
Смех тот сблизил девушек-одногодок, стёр грань меж сословиями и вот уже обе шли, болтая, и осматривали большое хозяйство Акима Медведева. Ростом были одинакие, обе стройные и быстрые. Даже косы одной длины и толстоты. Ходили меж домами, заглядывали в амбары и нужники*. Машка показала холопью избу, и Ариша «намотала на ус» уклад рабского проживания, решив такой же порядок и у себя в дому наладить.
За час-другой оббежали девицы все немалое хозяйство, и уселись на лавке в тенечке — апрельский день выдался жарким, солнечным. Смотрели на новые листочки, что повылезали на свет божий, и с утра уж подрасти успели.
— Маша, — договорились по именам зваться, без чинов. — А тут ратников много живет?
— Почитай все городище ратники и их семьи. Отец свою полусотню сам пестовал. Ты не смотри, что папка мой тихий, он знаешь какой?
— Какой? — любопытствовала Ариша.
— Обоерукий! Во! — Машка гордо уставилась на Арину, а та не понимая сказанного, брови подняла изумленно. — Что? Не знаешь? Это когда ратник мечами с двух рук рубит. В каждой руке по мечу и айда. Говорят, редко такое встречается. Вон, тятька мой, да еще Шумской.
— Боярин Андрей? — Аринке любопытно стало вдвойне. — И как это, видала?
— Еще как видала. Токмо запрещено девкам ходить в круг ратнинский. Они там позади хором скачут, и уроки с мечами делают.
— А как видала-то, Маш?
— Как, как, наперекосяк. Там заборчик есть невысокий, я за него садилась и глядела. Шумской-то противный, все волком смотрит, а когда мечами играет аж красивый делается! Только лицо, все одно, муторное.
Ариша вовсе не была согласна с новой подругой, памятуя о черных глазах молодого боярина и их ярком блеске. Муторный? Да нет же! Но вслух ничего не сказала, опасаясь, и справедливо, лишних вопросов и издевок по причине интереса обычной славницы к боярину Шумскому. Про Андрея слова не молвила, а вот любопытства девичьего не сдержала.
— Маш, а Маш… А мне поглядеть можно? — и глаза такие сделала просительные, что боярышня хмыкнула.
— Маш, Маш, брови замажь. Ладно, идем нето. Только уговор, никому о том не рассказывать! Божись, рыжуха хитрая, — Машутка после Аришкиной-то шутки сердилась притворно.
— Вот те крест, никому и ничего! — Аришка уже подскочила бежать.
— Тьфу, куда тебя? Идем опричь амбаров, чтобы никто не заметил. — И ведь пошли, окаянные!
Пробрались сторожко к ратному кругу: утоптанный пятак земляной, огороженный заборцем в пояс человека и, пригибаясь, чтобы никто не видел, уселись подглядывать.
— Аринка, ниже голову-то! Макушку твою ржавую увидят! — сердито шептала боярышня.
На круге махались Демка с Фаддеем. Шумской стоял распоясанный, в одной рубахе и молча наблюдал. Изредка токмо вставлял два-три слова:
— Дём, колени.
Или:
— Фаддей, не заваливайся на спину, горло подставляешь.
Аринка дышать забывала, глядя в щелку заборную на такое вот оружное умельство. Ребята крепкие, мечи поют-блестят, и будто пляшут бояричи, а не ратятся. Только не знала она настоящей пляски, и поняла разницу в тот самый момент, когда супротив Демьяна вышел Андрей.
Два меча в руках Шумского вжикнули, ослепили на миг рыжую Аришку отданным солнечным светом, и такое началось, что лучше бы никогда не кончалось! Есть все же красота и в ратном бою, когда умелый воин танцует в кругу, и отвечает ему такой же опытный боец.
И все бы ничего, но девушки позабыли про Фаддея, а тот, прислонясь к заборцу, углядел- таки две макушки — русую и рыжую. Был бы парень обычный, промолчал бы или шуганул по-тихому двух любопытных девах, но он был иной…
Подкрался к тому месту, где прятались Арина и Маша, и громко так сказал:
— Уряд позабыли?! Розог давно не нюхали?! — и уставился во все глаза, видя, как девчонки испугались, будто страхом их наслаждался, паскудыш.
