— Да, преподобная мать? — выдавила она из себя.
— Закончи бритье его сиятельства.
— Что? — Элоиза не верила своим ушам. Ни криков, ни нотаций? Просто бритье мужчины, только и всего? — О да, преподобная мать.
— Не нужно, — раздраженно буркнул граф, выпуская подлокотники кресла и хватаясь за полотенце. — Сегодня я потерял уже достаточно крови.
— Нет-нет, ваше сиятельство. — Элоиза вцепилась в другой конец полотенца и вырвала его из рук Перила. Это был ее шанс не только проявить послушание, но и доказать аббатисе, что она сумеет не опростоволоситься, имея дело со знатным господином. — Сидите, — приказала она, нажав руками ему на плечи, когда он захотел подняться. — Я не пролью ни капли вашей крови, обещаю вам.
Судя по выражению лица, графа слегка смутили и ее высокомерная команда, и ее прикосновение к его телу. Эло-изу тоже удивила ее отвага, но отчаянное положение требовало отчаянных мер. Шанс реабилитировать себя в глазах настоятельницы выпадает не каждый день.
— Я сказал, что в этом нет необходимости, — проворчал граф.
— Вы не можете уйти выбритым наполовину, милорд. Не двигайтесь, тогда я все быстро сделаю.
Он нахмурился.
Она тоже нахмурилась.
Но лишь после того, как осмотрела его лицо и уже нанесенный ему вред. Его лицо не оставило ее равнодушной: точеные черты, большой, красивой формы рот, темные глаза под густыми темными бровями, черные волосы… несколько тонких, еще кровоточащих порезов на щеках и подбородке. Ее рука была недостаточно твердой, когда она снова намыливала ему лицо, брала у дрожащей Элайны бритву и клала другую руку на его висок, чтобы удержать голову в нужном положении.
Убеждая себя, что он просто замаскированный старый Руперт, она сделала первое движение бритвой, и, к ее облегчению, крови не появилось. Второе движение вышло более уверенным, а третье и вовсе далось ей без труда. Натягивая пальцами кожу, Элоиза сумела без кровопускания выбрить ему щеки, затем приподняла его подбородок, чтобы заняться шеей. Но он вдруг резко опустил голову и свирепо взглянул на нее. Элоиза ответила не менее свирепым взглядом и снова без церемоний задрала ему подбородок.
Каждое движение бритвы заставляло графа вздрагивать. Когда она уже перед самым концом отошла от него для правки затупившейся бритвы, а потом вернулась, чтобы сделать два заключительных штриха, он схватил ее за руку. Встретив его взгляд, Элоиза вмиг утонула в темных озерах его глаз и одновременно почувствовала гордость, решимость, гнев, разочарование и боль. Странную тупую боль, возникшую, кажется, еще до того, как девушки начали резать ему подбородок. В эту секунду, которая длилась целую вечность, она вдруг ощутила непривычное напряжение в животе. Приглушенный гомон монахинь, стоявших вокруг них, в конце концов дошел до ее сознания, и Элоиза с досадой отогнала эти неуместные чувства.
— Я сейчас закончу. Если вы проявите еще чуть-чуть терпения…
Собственный голос казался ей чужим, но граф отпустил ее руку и, глубоко вздохнув, сам поднял голову, чтобы она смогла продолжить работу. Тем не менее, когда Элоиза сделала последнее движение, он крепко ухватился за подлокотники кресла.
— Все, все, ваше сиятельство. — Она смочила полотенце, вытерла ему лицо, сильно прижимая большим пальцем каждый мелкий порез. — Это быстро остановит кровотечение.
Обрабатывая раны, Элоиза ощущала теплоту его кожи под своими пальцами… твердость челюстей… красоту его черт…
И действительно, кровотечение вскоре прекратилось.
Аббатиса хлопнула в ладоши.
— Урок окончен. — Когда девушки и монахини с радостным щебетом покинули двор, аббатиса пристально взглянула на свою наказанную послушницу, но теперь на губах ее играла загадочная улыбка. — Благодарю тебя за помощь, Элоиза. А сейчас возвращайся к своим обязанностям. — И настоятельница махнула рукой в ту сторону, где находился дортуар послушниц.
Элоиза с улыбкой повиновалась, слова «благодарю тебя» музыкой звучали в ее ушах.
Посмотрев ей вслед, аббатиса сказала графу, что он может заняться своими лошадьми, прежде чем отправится в свою комнату, где будет ждать ее решения.
— Я придумала! — с широкой улыбкой сообщила аббатиса, войдя в свою личную гостиную. Ока стояла посреди комнаты с раскинутыми в стороны руками, приветствуя солнечный свет, льющийся в открытое окно. — И это блестяще, если мне будет позволено себя похвалить!
— Что блестяще? — спросила сестра Арчибальд, удивленная непонятным восторгом подруги.
— Я решила проблему графа. И свою тоже.
— Какую проблему?
— А ту, что для меня как бельмо на глазу. И мне нужна твоя помощь. — Аббатиса подошла к конторке, развернула чистый лист пергамента и обмакнула гусиное перо в чернильницу. — Ты должна помочь мне составить список всех благороднейших и лучших качеств, которые должен иметь муж,
Сестра Арчибальд ошарашено взглянула на нее.
— Я? Но откуда мне это знать? Я никогда не имела мужа.
— Как и я! — с азартом заявила аббатиса. — Но это вовсе не означает, что у меня нет твердого мнения на этот счет. Итак, с чего начнем? — Она похлопала по губам кончиком пера. — Так. Благочестивый.
Сестра Арчибальд, выглянув через плечо аббатисы на пергамент, сморщила нос.
— Если бы это был мой список, я бы начала с «чистый».
На следующий день Перил метался по своей комнате-тюрьме, не в силах больше терпеть надоевшую «женскую» атмосферу. Чего хочет от него эта проклятая аббатиса? Он бросил суровый взгляд на отца Бассета, который, деля с ним заточение, непрерывно молился, словно желал защитить себя от его переменчивого настроения. Да, кажется, маленький священник все-таки был прав насчет аббатисы — она явно наслаждалась своей властью!
По привычке граф потер рукой подбородок и сморщился: даже сегодня порезы чувствительно отзывались на прикосновение. Неужели, когда он женится, ему придется ежедневно подвергать свое лицо подобным истязаниям? Тихо выругавшись, Перил взял пустые ножны, вышел из комнаты и направился в конюшню. Слава Богу, его лошади не станут молиться или пускать ему кровь.
Однако на полпути он встретил сестру Арчибальд, которая сообщила, что мать-настоятельница ждет его в своей личной приемной. Видимо, аббатиса наконец закончила советоваться с Богом и готова объявить ему их общее решение.
Перил шагал за посланницей главы монастыря, вспоминал девушек, виденных накануне, гадал, позволят ли ему выбирать самому, и, как мужчина, сможет ли определить, которая из них станет хорошей женой. Но еще важнее — как ему узнать, обладает ли она «исключительной добродетелью»? Перил задумчиво нахмурился. Допустим, он может положиться в этом на аббатису, она-то знает наверняка. А вдруг… разве он может быть уверен, что она отдаст ему девушку по-настоящему добродетельную, а не какую-нибудь бездельницу или дурочку?
