Он отшатнулся от нее и ухитрился-таки издать вопль отчаяния, стыда и протеста, прозвучавший как низкий утробный рык, вырвавшийся, казалось, из самых глубин его существа и эхом прокатившийся по комнате.
Настороженность в глазах Молли сменилась жалостью.
Сколько раз Остин пытался разглядеть у нее в глазах любовь и нежность, но взамен – да и то под конец их семейной жизни – увидел лишь неадекватные их заменители: сочувствие и жалость.
Он не мог избежать прикосновений полотенца, которое Молли сжимала в руках.
– Позволь тебе помочь, – сказала она.
Ему не нужна была ее жалость. Настоящий мужчина терпеть не может, когда его жалеют. Настоящий мужчина никогда не плачет. Так учил его отец, и Остин всю жизнь старался быть сильным. Он и был сильным, но теперь… Господи, во что же он превратился! Нет, он больше не мужчина.
Чтобы Молли не увидела злых слез, стоявших у него в глазах, он, пользуясь здоровой правой рукой, так сильно крутанул колесо своего кресла-каталки, что едва не потерял равновесие и не рухнул вместе с креслом на пол. Тем не менее ему все-таки удалось повернуться к окну. Устремив взгляд во двор, он решил оставаться в таком положении до тех пор, пока она не уйдет.
Он не виноват в том, что у него на глазах слезы, решил Остин, не ожидавший от себя такого бурного всплеска эмоций. Это проявление слабости связано прежде всего с посттравматическим синдромом. Так, во всяком случае, говорили врачи. Они утверждали, что некоторые парализованные или частично парализованные люди становятся более чувствительными и расслабленными, у них понижается кровяное давление. Остин, однако, к разряду таких счастливцев не относился, а принадлежал к совсем другому типу. Он воспринимал происходящее куда острее, чем прежде, и пребывал в состоянии сильнейшей депрессии.
Лично он, Остин, считал это вполне естественным. Как же не быть депрессии, если он не может ни говорить, ни ходить, ни двигать левой рукой?
Дожидаясь того момента, когда Молли уйдет, он старался не думать о том, что она все еще находится совсем рядом. Он вообще старался о ней не думать, но это ему плохо удавалось. Ему всегда это плохо удавалось. Вот и теперь перед его мысленным взором предстали мгновения прошлого, когда он впервые увидел, как Молли отряхивает снег со своих волос…
Он работал в офисе благотворительного фонда, находившемся в пригороде, – зарабатывал средства для обучения в колледже. Как-то раз к нему в офис пришла Молли, чтобы подать заявление о назначении ей пособия. Уж если кто и заслуживал поддержки – так это она. По большому счету, Остин не слишком жаловал людей, обращавшихся за пособием. Считал, что большинство из них пытается получить деньги фонда без всякого на то основания.
Но с Молли все обстояло иначе. Она была беременна, не замужем и имела временную работу в пиццерии, где ей платили жалкие доллар двадцать пять центов в час. Остин хорошо знал тот тип людей, которые посещали заведения вроде этого. Они были требовательны, настырны и любили драть глотку по любому поводу. По мнению Остина, такой девушке, как Молли, там было не место.
Хотя в пособии ей было отказано, Остину удалось добиться для нее бесплатных талонов на питание. По крайней мере, она не будет голодать, решил он.
Разбирая бумаги Молли, Остин взял на заметку пиццерию, где она работала, и вскоре стал одним из ее постоянных посетителей.
Сидя за столиком, он наблюдал за тем, как она обслуживала клиентов, как ходила, как опиралась о прилавок, дожидаясь заказа. Остин отметил про себя, что в каждом ее движении сказывается сильное утомление. Усталость наложила также отпечаток и на ее облик. Остин обратил внимание на морщинки у нее вокруг глаз, которых ей по молодости иметь еще не полагалось. Все это было следствием тяжелого, отупляющего труда и, конечно же, ее состояния. Впрочем, несмотря на беременность, которая ее не красила, в ней имелось нечто, что заставляло замирать его сердце. К примеру, ее осунувшееся личико было исполнено такой тихой печали, что Остина так и подмывало сорваться с места и, чтобы заслужить ее улыбку, совершить ради нее какой-нибудь рыцарский подвиг: к примеру, прикончить в ее честь парочку драконов.
Однажды вечером, когда Остин сидел в пиццерии и дожидался сделанного им заказа, Молли упала в обморок. Она направлялась к раздаточному окошку, потом вдруг остановилась, покачнулась и стала медленно оседать на пол. Остин устремился к ней на помощь, но, когда он до нее добежал, она уже начала приходить в себя.
Остин предложил отвезти ее к доктору, но она отказалась. Поначалу она даже хотела возобновить работу, но вскоре поняла, что ей это не по силам. Не полагаясь на себя, она позволила ему проводить ее домой. Молли снимала крохотную квартирку над грязной, задымленной закусочной, находившейся неподалеку. Остин уложил ее на диван, а затем обследовал холодильник и кухонный шкафчик, но не нашел там никакой провизии.
– А как же талоны на продукты? Вы их что же – не отовариваете? – спросил он.
– Мне пришлось их продать, чтобы выручить немного денег на жилье. Пришлось выбирать: или питаться, или спать на улице.
Ее грустный взгляд надрывал ему сердце. Она напоминала ему беженку: была такая же голодная, несчастная и всеми покинутая.
С того дня Остин стал ее другом и покровителем. Он узнал, что отец ее еще не рожденного ребенка погиб во Вьетнаме, а брат – единственный ее родственник – служил в армии и находился на заморских территориях вдали от Штатов.
Впервые в жизни Остин заботился не о себе, а о другом человеке. Он до такой степени проникся чувствами к этой несчастной, что учеба не шла ему на ум. Он знал, что Молли недоедает и у нее нет средств, чтобы сделать необходимые при беременности анализы и заплатить за прием врачу. У нее не было теплой одежды, и Молли приходила на работу с голыми ногами даже в холодную погоду. Остин хотел помочь ей, избавить ее от тягот жизни.
Он встречался с девушками до Молли. Сначала это были его подружки по школе, а потом – по колледжу. Но он никогда не относился к таким знакомствам всерьез и не встречался с девушками более двух или трех раз. Все они по какой-то неведомой причине вызывали у него скуку, и в их присутствии он начинал зевать. Был даже случай, когда он, будучи приглашенным одной из своих приятельниц на обед, встал из-за стола, сделав вид, что ему нужно в туалет, а сам вышел из дома через заднюю дверь и был таков.
С появлением Молли все волшебным образом изменилось. Остин вдруг осознал, что торопится на свидание с ней, как мальчишка. Когда же свидание подходило к концу и они расставались, он с нетерпением принимался ждать следующего.
Та зима считалась чуть ли не самой суровой за всю историю Айовы, но Остин не замечал холода. Он был влюблен, и его согревали чувства. Любовь эта была непростой, сдобренной душевной болью, но оттого не менее прекрасной.
