По телу Мадины прокатилась волна мелкой дрожи. Сердце билось часто, сильно и больно. Но слез не было. Может, потому что горе было слишком внезапным, невыносимым? Или потому что она… не поверила?
– Вы видели его… мертвым, отец? – собравшись с силами, спросила девушка.
Ливан начал говорить, осторожно подбирая слова:
– Айтек был очень смел, до безрассудства, он кидался на врагов, как дикий зверь, и один убил, наверное, пятерых. Мы все бились, словно одержимые, но… янычар было слишком много! Они шли на нас тучей, стеной! Я видел, как твоего жениха ранили саблей, и проклятый осман столкнул его в реку. Я не мог помочь, я сражался, меня окружали враги. Потом нам пришлось отступить…
Мадина понимала, о чем говорит отец. Само по себе падение в реку, в бурлящий поток, на острые камни грозило гибелью.
Внезапно девушка выпрямилась во весь рост и произнесла срывающимся голосом:
– Я… я буду искать его, отец, буду искать, пока не найду!
– Нет, Мадина, – твердо сказал Ливан, – ты останешься с нами. Я не могу отпустить тебя одну кругом враги. Уж если мы не рискуем трогаться с места… Не теряй голову. Надо немного подождать. Пройдет время, и мы все узнаем.
«Как можно ждать, когда Айтек, скорее всего, умирает, – беспомощный и покинутый всеми!» – хотела возразить девушка и вдруг прочитала в глазах отца его мысли. Ливан не верил в то, что Айтек жив. Он считал его мертвым и хотел смягчить ее горе, сделать так, чтобы она постепенно свыклась с неизбежным и осознала непоправимое.
– Я пойду, пойду! – Закричала она, цепляясь за остатки надежды и веру в справедливость судьбы.
Хлынули слезы – жгучие, бурные, неудержимые. Мадина, ослепленная горем и отчаянием, побежала прочь, не слушая окриков. Ее вели надежда и любовь.
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага лично выехал на поиски укрывшегося в горах противника, взяв с собой довольно большой отряд из наиболее толковых и смелых воинов. Следовало преподать горцам хороший урок и обезопасить себя от повторного нападения.
Янычары молча двигались по узкому карнизу, время от времени, поглядывая то вверх, на зубчатую стену гор, то вниз, туда, где скалы отвесно уходили в бурную реку. Если сверху снова обрушатся камни, им несдобровать! Но вокруг было тихо и пусто; только птицы кружили в вышине, распластав легкие крылья. Дикая, величественная красота этих мест невольно завораживала взор, заставляла забыть обо всем на свете!
Мансур не привык любоваться красотами природы. Его лицо было сосредоточенно; готовый к любым неожиданностям, он внимательно осматривался по сторонам. Молодой воин уже понял, что здешний народ не склонен к покорности. Пожалуй, еще нигде он не сталкивался со столь бешеным проявлением ненависти и гордости! Когда янычары вошли в аул, глаза горянок сверкали огнем, их лица были каменно суровы, и любое слово звучало как проклятие. Даже древние' старики и малые дети смотрели так, будто вот-вот выхватят из-за пазухи кинжал!
Мысли о жителях селения отвлекли внимание Мансура, потому он не сразу заметил внезапно возникшую на повороте девичью фигурку. Увидев янычар, девушка на мгновение замерла, затем бросилась бежать. Она явно пришла не со стороны аула, должно быть, скрывалась в горах. Джахангир-ага дал команду, и его воины бросились ловить беглянку.
Девушка неслась по тропе, как ветер, рискуя сорваться в реку; ее длинные волосы развевались плащом, а ноги мелькали так быстро, что казалось, будто они не касаются земли. Возможно, ей удалось бы убежать, если бы она не споткнулась о камень и не упала.
Девушка не успела подняться; один из янычар по имени Илькер в несколько прыжков нагнал ее и навалился сверху, пытаясь скрутить беглянке руки. Мгновение спустя он обмяк и распластался на тропе с дико вытаращенными глазами.
Черкешенка повернулась: к преследователям. Мансур навсегда запомнил этот миг. Темные глаза полны ярости и вместе с тем какого-то отчаянного, пронзительного света, губы крепко сжаты, волосы разметались по плечам, а рука сжимает окровавленный кинжал. Именно такой янычар впервые увидел Мадину.
Девушка снова бросилась бежать; на сей раз она стала спускаться по каменистой осыпи к узкой береговой кромке. Вероятно, рассчитывала скрыться за большими камнями, загромождавшими берег.
Тогда Ахмед натянул лук. Джахангир-ага одобрительно кивнул – эта дикарка зарезала их воина, стало быть, заслуживает смерти. Возможно, он и не казнил бы ее, ведь женщину можно наказать по-другому, но нельзя допустить, чтобы она сбежала! Стрела сорвалась с тетивы и просвистела в воздухе. И тут же вторая, проделав кратчайший путь, сбила первую и бессильно упала на землю. Стоявший рядом с Мансуром Бекир восхищенно присвистнул. Возмущенный ага не успел произнести ни слова: в следующий миг Мансур кинулся вниз, за беглянкой.
Девушка ловко петляла меж камней, пока путь не преградила огромная глыба, через которую нельзя было перелезть. Тогда Мадина, не колеблясь, вошла в реку. Девушка ни о чем не думала, ничего не видела и слышала только биение своего неутомимого юного сердца. Она по-прежнему не выпускала из рук кинжал. Никогда прежде Мадина не лишала человека жизни, она сделала это впервые и не испытывала ни сомнений, ни страха, ни угрызений совести – только безрассудную решимость и холодную как сталь ненависть. Давая ей оружие, Айтек не сказал, что она должна сделать, чтобы не достаться османам, – убить себя или врага. Но пока у Мадины оставалась хотя бы капля надежды на то, что ее жених жив, она не могла пронзить себя кинжалом.
Со всех сторон на нее накатывали холодные упругие струи, но девушка не боялась. Быть может, турки не кинутся за ней в реку и ей удастся переплыть на другой берег! Быстро оглянувшись, Мадина поняла, что ошиблась: османский воин по-прежнему гнался за ней. Он молча вошел в воду и брел по каменистому дну, не сводя с девушки сосредоточенного, сурового взгляда.
Как и многие горянки, Мадина умела плавать; правда, прежде она делала это в глубокой, тихой заводи между скалами, а не в быстрой реке. Однако сейчас у нее не было выбора.
Кое-где течение рассекалось большими камнями, вода бурлила вокруг них с яростным шипением, образуя водовороты. Мадина не рассчитала сил, и река понесла ее вперед, ударяя о камни; несколько раз девушка окуналась с головой, беспомощно взмахивая руками и судорожно ловя ртом воздух. Она почти тонула, как вдруг ее подхватили чьи-то сильные руки, вытолкнули на поверхность, а после помогли удержаться на воде.
Девушка очнулась на каменистой отмели. Тело болело, кожа была покрыта царапинами и ссадинами, платье изорвано об острые камни. Мадине было холодно в мокрой одежде. Она попыталась встать и застонала; руки и ноги были как ватные, у нее совсем не осталось сил.
