— Мне бы хотелось поблагодарить вас, сэр, за вашу любезную помощь. — И она протянула ему руку в перчатке. — Подумать страшно, что бы мы делали, если бы вы случайно здесь не оказались.
Горец с любопытством посмотрел на девушку, словно видел ее впервые.
— Рад, что сумел помочь, миледи.
Он не принял ее протянутую руку, а повернулся и подобрал свои башмаки и чулки, словно собирался уйти.
Уйти? Нет, он не может уйти. Пока не может.
Элизабет пошла за ним.
— Я э-э-э… запамятовала узнать ваше имя. Мне нужно знать, кому мы обязаны своей благодарностью. Незнакомец посмотрел на нее, но не остановился.
— Дуглас Даб Маккиннон с острова Скай.
Дуглас Даб? Господи, это что еще за имя?
Горец на минуту задержался у ручья, чтобы смыть болотную жижу с ног. Когда он наклонился, чтобы зачерпнуть своими громадными руками воды, а потом провел ими по икрам, Элизабет поймала себя на том, что не может отвести взгляда от бугристых мышц под подолом его килта. В его ногах была сила. Мужская сила. Как бы лондонские щеголи ни старались, надевая накладные икры, все равно их ногам далеко до этих.
Когда она подняла глаза, то заметила, что горец так же внимательно ее разглядывает.
Лицо ее вспыхнуло. «Господи, — подумала она, — ведь я красная как рак».
— Я — ле… — Но она тут же поправилась. — Я — Элизабет Дрейтон. Со мной моя сестра, Изабелла Дрейтон. Мы едем на север, в гости к нашей тетке, и свернули с дороги из-за овцы, кот…
Элизабет указала на дорогу, но проклятая животина уже исчезла.
— Во всяком случае, мы в долгу перед вами за вашу доброту, мистер Маккиннон.
И Элизабет протянула ему руку. Горец смотрел на нее какое-то время, потом поклонился, снова оставив без внимания протянутую руку.
— Очень рад, миледи. — Потом повернулся и направился прочь. — Всего хорошего вам и вашей сестрице. Счастливо доехать.
Он не прошел и двух шагов, как Элизабет окликнула его:
— Мистер Маккиннон, а вы не собираетесь надеть чулки и башмаки?
Он ответил, не останавливаясь:
— Собираюсь, как только ноги высохнут.
— Но… э-э-э… можно спросить, куда вы направляетесь?
— На постоялый двор, что неподалеку отсюда. Он называется «Привал разбойника».
Элизабет пошла за ним.
— «Привал разбойника», говорите? Но ведь мы направляемся туда же.
Это была замечательная ложь, умная и ловко преподнесенная. Хотя, судя по тому, с каким выражением горец посмотрел на нее, девушка усомнилась в том, поверил ли ей шотландец.
— Кажется, скоро пойдет дождь, — поспешно сказала она. — Во всяком случае, я совершенно уверена, что на нос мне упала капля. — Она взглянула на небо, а потом кивнула. — Да, в самом деле, вот и еще одна. Прошу вас, сэр, позвольте предложить подвезти вас до трактира. Это самое меньшее, что мы можем сделать в ответ на вашу любезность.
Горец посмотрел на небо в тучах, помешкал, словно обдумывая предложение.
— Это в общем-то ни к чему, миледи.
— Но я настаиваю. — И Элизабет наградила его своей самой милой улыбкой, которая неизменно помогала ей добиться желаемого.
На этот раз улыбка тоже помогла.
— Если вы уверены…
— Абсолютно, и вы сядете внутрь, с Изабеллой и со мной, так что по дороге мы поболтаем. Я в Шотландии впервые, и мне очень хочется узнать о ней буквально все.
Элизабет ждала.
Горец коротко кивнул и пошел к карете.
Когда Маккиннон уселся на противоположном сиденье, Изабелла схватила сестру за кружевной манжет и предостерегающе сжала его. Потом прошептала:
— Ради всего святого, что это ты делаешь?
Элизабет искоса взглянула на сестру.
— Пока еще ничего. Но если выйдет по-моему, этот горец очень пригодится мне в ближайшее время.
Дуглас настороженно рассматривал двух красавиц, сидевших в карете напротив него, и уже в который раз спрашивал себя, что это на него нашло? Чего ради он принял это предложение и уселся рядом с ними?
Неужто он совсем спятил? Еще час тому назад он был совершенно свободен, спокойно шел домой в полном одиночестве, думая разве что о хаггисе, то есть о бараньей требухе со специями, да о горячих лепешках, которые Эйтни, разумеется, приготовила к его возвращению. Потом он заметил завалившуюся набок карету, которая увязла в болоте. И остановился, чтобы предложить свою помощь. И вот неожиданно для себя почему-то оказался в крытом экипаже с двумя незамужними молодыми леди. У одной были волосы цвета ночи, и она не промолвила и двух слов с тех пор, как он появился. А другая, огненно-рыжая, никак не могла замолчать.
Даже слепому было ясно, что все это не к добру.
Это сестры, вспомнил он слова рыжеволосой, но ему хватило и одного взгляда, чтобы понять, что они такие же разные, как день и ночь. Темноволосая была робка, пристойно сдержанна, она не хотела встречаться с ним глазами и, когда карета рванулась с места, поспешно уставилась в окно. Другая же не отводила от него взгляда и к тому же болтала без передышки. Она тараторила не переставая, смело глядя на него карими глазами со странным серым оттенком. Она донимала его назойливыми расспросами, всячески выказывая свое любопытство, и все разглядывала его с ног до головы, так же пристально, как он смотрел на нее.
Потом, вероятно, вспомнив задним числом о девичьей скромности, она все же перестала на него пялиться и благопристойно расправила свои юбки, чего вовсе не требовалось. Дуглас воспользовался возможностью получше ее рассмотреть.
Она просто красавица, ничего не скажешь. Первое, что он заметил — первое, что заметил бы в ней любой, — был удивительный красно-рыжий цвет ее волос. Они красиво блестели, причесанные совсем просто — со лба назад, и свободно падали ей на шею под соломенной шляпой. Интересно, подумал Дуглас, как сияют эти волосы при солнечном свете, не окажутся ли они на ощупь как блестящий шелк? Хорошо, что она их не пудрит, как велит теперешняя лондонская мода. Это было бы просто преступлением, подумал Дуглас.
Судя по роскошному платью из шелка винного цвета, она, конечно же, из богатой семьи. У платья был низкий вырез, лиф плотно облегал тонкий стан девушки, юбка была широкой, а нижние юбки — из полосатой стеганой ткани. Шею и плечи прикрывала прозрачная белая косынка, почти не скрывая, впрочем, пышную грудь, право же, очень красивую.
Это всего лишь девушка, сказал себе шотландец, красивая, конечно, и он давно не видывал таких, как она. А может, и никогда. И она невинна, в этом он не сомневался, потому что явно не понимает, какие соблазнительные мысли вызывает у него простой наклон ее головы. А это означает, что Дугласу следует держаться от нее подальше. Так он и сделает, как только карета остановится у постоялого двора. Когда он отойдет от кареты, решил горец, отойдет от этой девушки, она сразу же вылетит у него из головы.
