Он понимал, что выиграл это противостояние, хотя очевидное подтверждение этому последовало лишь через пару минут. Криспин никогда прежде не видел менее эротичного стриптиза, он даже не смог пробудить ото сна задремавшего ворона.
И все же Криспин возбудился.
Софи поднялась с кресла и, глядя на Криспина, сняла красный бархатный камзол. Затем последовали туфли, лосины, и наконец она осталась лишь в шляпе и тонкой льняной рубашке, которая едва прикрывала ее ягодицы. Она подняла руки и, вытащив из шляпы три булавки, на которых та держалась, высвободила волну длинных янтарно-золотистых волос, которые скрыли ее по пояс. Затем Софи ослабила завязки на шее и плечах и стала снимать рубашку. На то мгновение, когда она протягивала ее через голову, выражение лица Криспина скрылось от нее, а ему хватило этой доли секунды, чтобы взять себя в руки, поэтому Софи так и не узнала, какие эмоции отразились в его глазах при виде ее полностью обнаженного тела.
Находясь на службе у королевы Елизаветы, Криспин хорошо усвоил, что импульсы, как и эмоции, делают человека уязвимым, а это отделяет его от могилы всего на полшага. Сдерживать свои эмоции ему всегда легко удавалось, а непроизвольные, импульсивные движения тела — не всегда, поэтому он потратил много сил и времени на то, чтобы научиться безупречно владеть телом. Он мог задержать дыхание под водой на целых десять минут, ослабить сердцебиение, чтобы притвориться мертвым, простоять неподвижно в течение двенадцати часов. По сравнению с этими умениями научиться сдерживать сексуальное возбуждение представлялось детской забавой, и Криспин достиг в этом такого совершенства, что подчас задавался вопросом, не искоренил ли он в себе вообще способность возбуждаться. Он давно уже утратил интерес к соблазнению дам, убедившись, что угроза жизни, которая связана с тайной сексуальной связью, не стоит удовольствия от нее и что он может получить гораздо больше в объятиях искушенной куртизанки.
Так ему казалось до сих пор. И вдруг все его умения владеть собой, подчинять разуму самые незначительные эмоции разлетелись под ударом вихря чувств, который охватил его при виде этой обнаженной красоты.
— Вы удовлетворены? — спросила Софи, ощущая на себе его пристальный взгляд.
— Нет, — ответил Криспин, но отвечал он вовсе не на тот вопрос, который она ему задала. Встряхнувшись и осознав, что сказал, он быстро нашел выход из трудной ситуации: — Я бы хотел осмотреть вашу одежду.
Его спасли усы. Именно усы на ее лице заставили его вспомнить, что здесь происходит и почему эта женщина стоит перед ним обнаженная. Впрочем, те же самые усы создавали дополнительные проблемы. Глядя на них, Криспин невольно обращал внимание на ее чувственные губы. Интересно, каковы они на вкус, на что похоже их прикосновение — на шелк или на бархат? Криспин поймал себя на том, что отвлекается, и немедленно взял себя в руки. У него были заботы поважнее, чем размышлять еще о том, что это у нее над верхней губой — родинка или просто так падает тень? — и о том, как изгиб ее талии будет смотреться сзади, и о том, будет ли ее макушка доходить ему до носа, чтобы он мог, склонив голову, уткнуться лицом ей в плечо и утонуть в ворохе золотистых волос, а также о том, каково сжать в ладонях ее полные груди или почувствовать, как она обхватывает ногами его талию…
Криспин так резко вскочил с кресла, что оно опрокинулось, перепугав Софи и полусонного ворона, который вдруг опомнился и закричал на всю комнату, подскакивая на одной ноге: «Возьми девчонку!» Софи пришла в замешательство, длившееся всего мгновение, которого Криспину хватило на то, чтобы пройти через комнату и скрыться за двойными дверьми.
Вспыхнув от негодования, Софи последовала было за ним, но замерла на пороге. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой униженной и одураченной. Впервые она стояла полностью обнаженной перед мужчиной, а он опрометью бросился вон, найдя это зрелище настолько отвратительным, что не смог заставить себя остаться. Ее самолюбие было уязвлено. Но Софи Чампьон не привыкла придавать значение тому, как ее воспринимают — в одежде или без, тем более ей было не важно мнение такого скучного типа, как граф Сандал. Она утешила себя тем, что ее досада вызвана раздражающим действием клея для усов, и сразу же почувствовала себя лучше.
— Если вы собираетесь таким образом заманить меня к себе в постель, то ничего у вас не выйдет! — воодушевлено крикнула ему вслед Софи.
— Уверяю вас, что мне это и в голову не приходило, — солгал Криспин, появляясь в дверях с красным, расшитым золотом халатом. — Наденьте. — Он протянул ей халат, стараясь не смотреть на нее. Его взгляд был прикован к какой-то неизвестной точке пространства, находящейся где-то за правым ухом Софи.
Она неохотно облачилась в шелковую ткань. Не успело ее тело скрыться от его взгляда, как Криспин взглянул прямо, на нее, надеясь, что теперь, когда она не так легко достижима, ему удастся лучше контролировать направление своих мыслей. Теперь, после кончины Тоттла, это представлялось особенно важным.
Ричард Тоттл уже давно был его источником информации о том, что официально и неофициально происходило за закрытыми дверьми дворца. С тех пор как восемь лет назад Тоттл стал главным печатником, через его руки проходили все важнейшие законы, речи, заявления с грифом «по приказу ее величества». Он был настолько хорошо осведомлен о дворцовых делах, что сама королева подчас консультировалась с ним о тайных движениях в кругу своих придворных. Именно благодаря Ричарду Тоттлу Криспин узнал, что кто-то пытается настроить ее величество против Феникса. Ричард подготовил для Криспина зашифрованный список приближенных к королеве лиц, заинтересованных в падении Феникса. Половину пергамента с этим списком он обнаружил в кулаке мертвого Ричарда, а вторая половина была оторвана, видимо, в результате жестокой борьбы. Если этот кусок пергамента попадет во вражеские руки — к тому, кто сможет расшифровать его, это послужит клеветникам сигналом о том, что Феникс напал на след. А это значит, что расследование, которое вел Криспин до сих пор, перестанет быть тайным, и ему придется смириться с поражением.
Если у Софи Чампьон действительно нет куска пергамента — а судя по всему, так оно и было, значит, список попал в руки другого человека, и в интересах Криспина как можно скорее и незаметнее выяснить, у кого он, и нейтрализовать недруга. Задача представлялась ему непростой, если Софи станет безнадзорно крутиться вокруг него, предпринимая собственное расследование, расспрашивая людей и вызывая у них ненужные подозрения. А она выказывает недюжинный энтузиазм и любопытство, коль скоро проследила его до дома и проникла сюда. Размышляя об этом, Криспин поочередно поднимал с пола ее камзол, лосины, шляпу и методично обыскивал их. Он готов был уже вернуться в кресло ни с чем, как вдруг перехватил тревожный взгляд Софи, направленный на правую туфлю.
