— Хорошо, — приговаривал он, осторожно массируя широкой ладонью спину мальчика. — Еще чуть-чуть, и я позволю тебе посидеть на диване… Да, Лили здесь. Ты ее здорово напугал.
— Правда? — недоверчиво спросил Бернард. Из его легких все еще доносилось слабое посвистывание. — Извините меня. Я не собирался устраивать пожар. Просто я хотел, чтобы она осталась с нами. Ведь именно здесь ее настоящее место.
— Тс-с… — Лили опустилась на колени рядом с мальчиком и откинула волосы с его лба. — Ты можешь на меня положиться, Бернард. Я знаю, где мое настоящее место.
Похоже, мальчик воспринял ее слова как обещание. Со слабой улыбкой он закрыл глаза и расслабился в надежных объятиях своего кузена.
В конце концов не кто иной, как Полли Мейкпис, взяла бразды правления в свои руки. Будучи дочерью фермеров и сама обладая немалым опытом по медицинской части, она невозмутимым тоном приказала Эйвери перенести Бернарда в детскую комнату на верхнем этаже, выходившую окнами на море, широко раскрыла окна, чтобы соленый морской воздух очистил его легкие от сгустков мокроты. Сама Полли осталась в комнате якобы для того, чтобы составить компанию Эвелин, однако очень скоро стало ясно, что именно ее надежное и бдительное око помогло матери и сыну вновь обрести то душевное равновесие, которое было так необходимо им обоим, и они смогли наконец успокоиться и отдохнуть.
Эйвери, осунувшийся и обессиленный, отправился в сад, чтобы привести в порядок свои чувства. Там его и застала Лили. Он сидел прислонившись спиной к старой яблоне, сложив руки на коленях и закрыв глаза. Она бесшумно опустилась на траву рядом с ним, с наслаждением вбирая в себя сладковатый, отдающий сидром запах спелых яблок. Девушка понятия не имела о том, сколько времени она провела здесь, любуясь им спящим, однако когда Эйвери снова открыл глаза, воздух уже утратил утреннюю свежесть и солнце стояло высоко над горизонтом. Он увидел ее и вскочил на ноги.
— Бернард? — С ним все в порядке. Он сейчас отдыхает. Я искала тебя. Эйвери кивнул и снова уселся на землю. Теперь, когда долгожданный момент наконец настал, она не знала, что сказать, и, заметив ее колебания, он решил сделать первый шаг и начать весьма неприятный и болезненный для них обоих разговор. Джон Нейл был прав, когда утверждал, что Эйвери всегда делал то, чего от него ждали, даже если его действия приносили ему больше вреда, чем пользы.
— Я помню твои слова о том, что ты собираешься покинуть Милл-Хаус, Лили. Конечно, не в моей власти тебя удержать, но я бы очень хотел, чтобы ты передумала. — Взгляд его был спокойным и усталым. — Со стороны Горацио было крайне несправедливо ставить нас обоих в подобное положение, но особенно чудовищным мне кажется то, как он обошелся с тобой. Он был убежден, что ты не справишься с задачей, более того, даже рассчитывал на это — и тем не менее заставил тебя целых пять лет трудиться в этом поместье лишь для того, чтобы ты убедилась, что мужчины в некоторых случаях могут добиться большего, чем женщины.
— Я знала об этом, — ответила она, — но все равно согласилась.
— А кто бы не согласился? Какой образованный, уважающий себя, к тому же несколько стесненный в средствах человек, — он робко улыбнулся, — не воспользовался бы представившимся случаем?
— Ты бы так не поступил.
— Скажешь тоже! — презрительно фыркнул он, обхватив руками колени.
— Ты бы так не поступил, — стояла на своем Лили. — Ты бы сразу понял, что за всем этим стоит. Что предложение это было сделано Горацио отнюдь не для того, чтобы дать бездомной, хотя и независимой девушке возможность обрести крышу над головой, но для того, чтобы посильнее уязвить молодого человека. Кроме того, если бы ты добился поставленной цели, это было бы несправедливо и даже бесчестно по отношению к законному наследнику.
— Но ведь никто не предполагал, что тебе удастся добиться успеха.
— Это не должно было иметь для тебя никакого значения. Скажи мне, если можешь, что я ошибаюсь. Ты согласился бы принять его вызов?
Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Нет. Из груди ее вырвался сдавленный смешок.
— По крайней мере ты никогда не утверждал, что чувство порядочности присуще только мужчинам.
— Возможно, я и думал так когда-то. До тех пор, пока не встретил тебя.
— И я помогла тебе распознать это чувство в других, доказав его полное отсутствие у себя самой? — спросила она, понимая, что ее слова куда глубже уязвляли ее, чем собеседника.
— Тебе не следует винить себя за поступок пятилетней давности, Лили, — отозвался Эйвери мягко. — Ты так суетилась из-за этого, изводя себя угрызениями совести, и вот теперь наконец у тебя есть предлог отказаться от сделки.
— Я вижу, мы с тобой усердно предаемся размышлениям каждый о своем, разве не так?
Он не смотрел на нее. Уловив направление его взгляда, Лили увидела перед собой Милл-Хаус — добротное прямоугольное строение, купающееся в теплых лучах летнего солнца. Покрывавший его плющ слегка потемнел и приобрел легкий оттенок кларета в преддверии наступающей осени. Окна дома сверкали чистотой, мощеная дорога поблескивала в золотистом сиянии. Зрелище и впрямь было великолепным.
— Это дом, Лили, и расстаться с ним нам обоим будет непросто. Но еще труднее отказаться от того, что он для нас означает.
— Что же это? — Она посмотрела на него.
— Семья, — произнес Эйвери тихо и, не дождавшись ответа, добавил тем же ровным, спокойным тоном:
— Я люблю тебя, Лили.
Он улыбнулся такой доброй и вместе с тем грустной улыбкой, словно отнимал у нее последнюю надежду, вместо того чтобы стать для нее воплощением всех ее самых заветных грез. Оцепенев от смущения, она ждала. Они сидели всего в нескольких футах друг от друга, он только что признался ей в любви, и все равно им казалось, что между ними пролегала глубокая пропасть.
— Я полюбил тебя очень давно — вероятно, еще задолго до того, как впервые тебя увидел. Когда же мы наконец встретились, я был так поражен твоей красотой, что все прежние сомнения вернулись ко мне с новой силой. Я уже тогда желал тебя, однако мне и в голову не могло прийти, что ты ответишь мне взаимностью. Потом ты меня поцеловала, и я не могу выразить словами, какую бурю чувств это вызвало в моем сердце.
Лили подалась вперед под действием той самой таинственной силы, что влекла ее к нему с самой первой минуты.
— Эйвери…
Он чуть отодвинулся от нее — едва уловимое движение, которое, однако, причинило ей боль.
— Я никогда не был дамским угодником, Лили. Наше нелепое соперничество, соединенное с любовью и желанием, до такой степени отягощало и запутывало наши отношения, что я не раз совершал глупые поступки, однако ни один из них не может сравниться с тем, что я сделал, когда переспал с тобой.
