Дверь грохнула так, что посыпалась штукатурка. Дру поднял глаза и увидел ворвавшегося в комнату Вонга, размахивающего запиской и что-то быстро бормочущего по-китайски. За ним появились трое братьев Салливанов. Выражения их лиц являлись тремя копиями выражения, изваянного на окаменевшем лице Дру. Слишком возбужденный, чтобы говорить по-английски, Вонг трещал, как потревоженная сорока, затем перешел к бесконечному чиханию, все время неистово жестикулируя руками.
– Записку бросили в окно с камнем, – сообщил Джон Генри, поскольку Вонг, находящийся в состоянии крайнего возбуждения, так и не смог заговорить по-английски.
Дру выхватил из рук Вонга записку, которой тот размахивал у него перед лицом.
– Калеб получил точно такую же, – мрачно сказал он.
Эдгар Кассиди достал из кармана бумажник и предложил Дру деньги. Тот несколько секунд следил за взволнованным выражением его лица.
– Мне все труднее осуждать тебя за то, как ты поступил с Калебом, – пробормотал Дру, едва заметно улыбаясь.
Эдгар вздрогнул под взглядом его голубых глаз.
– Я заплатил бы в десять раз больше, только бы вернуть Тори и перевести стрелки часов назад. – Он схватил руку Дру и вложил в нее деньги. – Но я хочу вернуть ее только живой и здоровой. Жизнь достаточно наказала меня за мои ошибки, поверь мне.
Дру испытующе посмотрел на братьев.
– Тайрон Уэбстер мертв, его закололи ножом, – заявил он. – Надеюсь, это не ваша работа?
Три пары удивленных глаз уставились на него. Дру еще раз оглядел лица братьев и тяжело вздохнул.
– Я так и знал.
Если его братья были невиновны, оставался только один подозреваемый – Тори. И только Бог знал, кто ее похитил.
Пока Вонг вертелся и чихал, Калеб ходил из угла в угол, как делал всегда, когда был раздражен. Остальные наблюдали за его кружением по комнате в ожидании назначенного времени, когда надо будет нести выкуп.
В течение часа Дру горячо молился и мог только надеяться, что Тори воспользуется теми приемами, которым он ее обучил. Чувство беспомощности мучило его. В первый раз, когда Тори нуждалась в нем, он не имел даже кончика нити, с которой можно было начать поиски. А она не могла оставить никакой метки, если только…
Дру вскочил на ноги и бросился к двери. Остальные автоматически последовали за ним.
– Куда мы идем? – спросил Калеб. – Еще два часа до того, как мы должны оставить выкуп на остановке дилижанса.
– Мы идем искать нити, – с отсутствующим видом пробормотал Дру. – Я молю Бога, чтобы Тори сохранила самообладание и оставила их для нас.
– В темноте? – недоверчиво произнес Джерри Джефф. Дру не ответил, быстро шагая вперед.
Засветив импровизированные фонари, которые Калеб захватил вчера вечером с танцев, Дру пошел по переулку. Увидев лежащий в пыли кошелек Тори, он поднял фонарь повыше, чтобы осветить следы, расходящиеся в трех направлениях, и увидел, что отпечатки ее ног ведут в кабинет Тайрона и потом исчезают. Его проницательный взгляд заметил более глубокие следы сапог и представил, что Тори могли унести, без сознания или…
Отказываясь верить в худшее, Дру проследил за следами до того места, где, видимо, заранее были привязаны лошади. Он приказал привести лошадей, сам присел рядом с отпечатками копыт, которые тянулись из переулка на улицу.
Там они смешивались с дюжинами других, и Дру мог только предположить дальнейшее направление движения похитителя Тори. Но даже если устроить погоню вслепую, это лучше, чем мучиться, сидя в кресле в доме Калеба, ожидая надвигающуюся беду.
Оставалась только крошечная надежда, что Тори сможет оставить метки. Дру подумал, вспомнит ли она его слова, которые он говорил ей давным-давно? Он не смел надеяться, что жена их вспомнит, но молил, чтобы отчаяние подсказало ей выход, способный спасти ее. Мысль о том, что он может никогда больше не увидеть Тори, рвала на части его сердце…
Хотя Тори испытывала дикую головную боль, она попыталась открыть глаза и осмотреться в темноте, болтаясь вниз головой. Напряжение, которое поддерживало ее силы целый день, ослабело, и отчаяние надвинулось, как густой туман. Казалось, что как бы яростно она ни сопротивлялась, от судьбы не уйти. За последние десять часов она израсходовала весь свой запас средств самосохранения, которым научил ее Дру.
Тори была неглупа. Она знала, что у Дюка Кендрика не было ни капли жалости. Что бы он ни собирался делать, он ни за что не оставит свидетеля в живых. Рано или поздно он убьет ее, и у Тори не было шансов спастись, пока она висела на лошади, перекинутая через седло со связанными руками и ногами. Она не могла дотянуться до кинжала, заткнутого за подвязку, чтобы перерезать веревку и освободиться.
Борясь с путаницей мыслей, вызванной пульсирующей головной болью, Тори пыталась сообразить, что делать. Конечно же, существовала какая-то жизненно важная капля информации, которую передал ей Дру и о которой она забыла. Ведь если не вспомнить ее, то можно сказать, что она уже мертва.
Тори перебирала в памяти каждое мгновение, которое она провела с Дру, заново переживая каждый случай, анализируя все, что он ей говорил, но ей мешали чувства, охватывающие ее, когда она ясно осознавала, что может никогда не увидеть Дру, по крайней мере в этой жизни. Все те чудесные ощущения, которые они делили друг с другом, она больше не испытает в действительности. Она никогда не выразит ту любовь, которую испытывала к нему, глубокую привязанность, которой так и не дали возможности развиться. Она сойдет в могилу, любя его всем сердцем, телом и душой, а он никогда об этом не узнает.
Тори слегка задумалась о том, будет ли Дру страдать без нее и стал ли он испытывать к ней теплые чувства за время тех мытарств, которые выпали на долю им обоим? Неужели она останется в его памяти только одной из многих женщин, которые у него были, той, которую, как ему казалось, он был обязан взять в жены, чтобы спасти свою дружбу с Калебом, той, ответственность за которую он нехотя принял на себя? Это было более чем вероятно, особенно после тех ужасных слов, которые она ему наговорила прошлой ночью, думала Тори подавленно. А до этого иногда ей казалось, что, возможно, она начинает нравиться Дру, что и он тоже испытывает к ней какое-то особое теплое чувство. Но ей он никогда не признался в этом и тем самым предал ее. В тот единственный раз, когда она сказала ему, что любит его, он все свел к логическим уравнениям.
«Думай, Чикаго!» – резко оборвала себя Тори. Совершенно бесполезно погружаться в сладкие запретные мысли о Дру в столь критической ситуации. Она сможет подумать обо всем этом, моля о чуде и страдая об утраченном счастье, когда будет стоять у жемчужных ворот рая, ожидая, когда святой Петр даст ей крылья и нимб… О господи, судя по тому, как отвернулась от нее в последнее время удача, она, скорее всего, будет жариться на костре в аду, рядом с Тайроном Уэбстером, а не плыть на своем собственном облаке в раю.
