Уоллингфорду показалось, что пол проломился под его ногами и теперь он падает в бездонную пропасть.
— Ты просишь оставить тебя? — с трудом вымолвил он. — Ты меня прогоняешь?
— Я справлюсь. Я ведь сильная, и ты это знаешь.
— Но это невозможно. Это просто смешно. Я не могу оставить тебя…
— Дорогой, ты должен.
— К тому же нельзя бросить поместья…
— В одиночку я ни за что не справилась бы, но знаю, что твой брат мне поможет. Ты же знаешь, как умен Роланд.
Уоллингфорд склонил голову, стараясь сдержать эмоции.
— Послушай, любовь моя, — продолжала между тем Абигайль. — Я знаю тебя. Знаю наизусть. И я все понимаю. Знаю, почему ты пошел прогуляться под луной в нашу первую брачную ночь. Знаю, какой груз у тебя на сердце. Тебе необходимо это. Было необходимо в марте и необходимо до сих пор. Просто любить меня недостаточно. Мы уже доказали это сегодня.
— Да. Ты моя сила, Абигайль.
— Вовсе нет. Твоя сила — ты сам, Уоллингфорд, и ты должен разглядеть это. Сила проявляется во всем, что ты делаешь. Просто ты об этом не знаешь.
Уоллингфорд закрыл глаза.
— Ты полон обещаний, — сказала Абигайль.
Он коснулся губами ее волос, и его любимая продолжала:
— Мне тоже это необходимо. Необходимо, чтобы ты пострадал немного, чтобы попробовал жить так, как живут простые люди. Научился быть верным и преданным мужем, который разделит со мной постель и кров, который станет отцом моим детям.
— Абигайль, это глупо. Я не могу тебя оставить. — Неужели это его собственный голос? Уоллингфорд с трудом его узнал. Слеза скатилась по его щеке и растаяла в волосах Абигайль.
— Ты можешь, ты должен. Год воздержания и умеренности. Ведь именно это ты планировал с самого начала. Ты всегда знал, что необходимо делать.
Уоллингфорд взял жену за волосы, запрокинул ее голову и крепко поцеловал.
— Ступай назад в постель, дорогая. Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Я не хочу спать.
— Хочешь. И я тоже. Утром мы оба почувствуем себя лучше.
Он отвел жену в постель, не раздеваясь растянулся рядом с ней, и она тут же забылась сном. Уснуть он не смог, просто лежал рядом, впитывая ее дыхание, и его сердце больно билось о грудную клетку.
Наконец он поднялся с постели, нашел листок бумаги и написал на нем имена и адреса своих лондонских стряпчего и банкира, а также поверенного, живущего в деревне. Поверх бумаги он положил свидетельство о браке. После этого написал письмо, в котором признался жене в своей безграничной любви и преданности. А подписался просто: Артур.
Абигайль поймет, что это значит.
Он не взял с собой никаких вещей. Только несколько банкнот из кармана сюртука, оставив остальные деньги на столе. Удовлетворенный, он подошел к кровати. Абигайль спала, натянув на себя одеяло. Наверное, замерзла без тепла, источаемого мужем. Он осторожно коснулся ее волос и щеки, груди и живота, наслаждаясь ощущением шелка под своими пальцами. Ему очень хотелось коснуться необычных волшебных глаз Абигайль, но он боялся ее разбудить.
Наконец он повернулся и вышел из комнаты, не решаясь оглянуться.
За окном луна скрылась за линией горизонта.
День летнего солнцестояния,
1891 год
Александра Берк откинулась на грудь мужа и с самодовольной улыбкой посмотрела на сестру.
— Какое разочарование, что у тебя нет в этом году подходящего для меня наряда официантки.
— Будет на следующий год, — пообещал мистер Берк, многозначительно глядя на глубокое декольте ее платья, попирающее все правила приличия. Другая его рука покоилась на огромном животе Александры, казавшемся совершенно самостоятельным существом.
Александра потрепала мужа по руке.
— Если повезет, я каждое лето буду пребывать в таком состоянии. Хотя бы для того, чтобы сорвать планы Абигайль. Уф! — Она поморщилась и приложила руку к животу с другой стороны. — Хотя мне начинает казаться, что одного ребенка более чем достаточно.
— Я надеюсь, что там только один ребенок, иначе придется посылать за более просторной колыбелькой. — Абигайль поставила на стол поднос с фаршированными оливками. — Это для тебя, сестренка. Принести еще блюдо для твоего мужа?
— Для моего мужа? Не смеши. — Александра потянулась за оливкой и ловко отправила ее в рот. — Я вполне способна съесть два блюда фаршированных оливок Морини без помощи Финна. Послушай-ка, Пенхэллоу! — Александра ударила лорда Роланда по руке, когда тот потянулся к блюду. — Если хочешь оливок, пусть тебе их принесет твоя собственная жена.
— Она разносит угощение гостям, — сказал лорд Роланд, и его лицо вытянулось, как у человека, привыкшего к тому, чтобы жена обслуживала только его одного.
— Хочешь, я разыщу ее, папа? — Филипп схватил с подноса пару оливок и спрыгнул со скамьи.
— Отличная идея! — крикнул Роланд вслед мальчику, смешавшемуся с толпой гостей. — Советую тебе обежать раз или два вокруг замка, чтобы убедиться, что она не спряталась в каком-нибудь углу. — Он повернулся к присутствующим и пояснил со знанием дела: — После таких пробежек дети прекрасно засыпают.
— Возьму на заметку, — сказал Берк.
Абигайль взяла со стола пустой поднос и направилась на кухню, едва не столкнувшись с Лилибет.
— Филипп тебя ищет, — сказала она. — И найдет, судя по всему, не скоро. Роланд отправил его бегать вокруг замка.
— Ох уж этот мальчишка! Если Роланд попросит его построить лестницу до луны, он непременно это сделает.
— Мне кажется, он счастлив, что у него наконец появился настоящий отец, — сказала Абигайль.
Лицо Лилибет смягчилось.
— Да, конечно. О, Абигайль…
— Я должна идти. На кухне полно работы.
Она вплыла на кухню, где экономка, улыбаясь и что-то напевая себе под нос, раскладывала по тарелкам закуски.
— Морини, — позвала Абигайль, прищурившись. — Этот медальон у вас на шее?
Синьора Морини схватилась рукой за шею и улыбнулась.
— Ничего особенного, синьора герцогиня. Так, безделица.
— И кто же подарил вам эту безделицу? — Абигайль наклонилась, чтобы рассмотреть медальон. На небольшой золотой крышечке были изображены переплетенные виноградные лозы.
— Никто, синьора.
— Подарок от Джакомо, да? Я знала! Наконец-то у вас все сладилось. Какой чудесный медальон!
— Si, синьора. Он очень много значит для меня. Это тот самый медальон… — Экономка умолкла и с задумчивой улыбкой посмотрела в окно.
— Тот самый медальон… — подсказала Абигайль.
Синьора Морини глубоко вздохнула и повернулась к ней:
