— Ну ладно, может, прочитаешь этот документ? — сказал Холланд деловым тоном, протягивая Такеру бумагу, на которой стояла правительственная печать.
— Что это?
Холланд едва заметно улыбнулся.
— Ты всегда относился ко мне с недоверием. Эта бумага — официальная амнистия за все совершенные тобой во время войны преступления. Боюсь только, что в нее вписано имя Джесса Холланда.
— Амнистия? — с изумлением осведомился Такер.
— Видишь, я признал твою правоту. Надо как-то позаботиться о близнецах. И тебе будет легче сохранить ферму и получить над ними официальную опеку, если ты вернешь себе прежнее имя.
— Почему?
— Ты хочешь спросить, с чего это я вдруг стал беспокоиться о близнецах? Скажем так: я переоценил свое прошлое, и мне многое там не нравится. А с твоей матерью я действительно поступил…
Холланд осекся, но его лицо исказилось от боли. Он прошел через комнату к окну, словно не в силах смотреть сыну в глаза.
— Твоя мать была замечательной женщиной. Обладай я большей силой воли и останься с ней — глядишь, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но я был молод, честолюбив и слаб — и слишком склонен угождать своей семье. А теперь, по прошествии стольких лет, чем я могу похвастаться? Свою карьеру я презираю, не получаю от жизни ни малейшего удовлетворения, и я терзаюсь сожалением: у меня могло бы быть трое прекрасных сыновей — если бы у меня хватило мужества их признать.
Такер был в растерянности. Он пытался возродить в себе былую ненависть и подозрительность, но вместо этого ему стало даже жалко этого человека.
— Мне уже не вернуть вашей матери, но я хочу по крайней мере облегчить жизнь тебе и твоим братьям. Мне надоело скрываться от своего прошлого, Джесс.
— Меня зовут Такер.
—Что ж, не мне тебя упрекать за то, что ты не захотел носить имя отца и принял новое. Смотри только, как бы гордость и упрямство не сослужили тебе плохую службу. Прими мои извинения, сынок, и с ними прими вот это. — И он протянул Такеру еще один документ.
— Что это? — настороженно спросил Такер, принимая бумаги, которые ему протягивал этот чужой человек, неожиданно захотевший, чтобы он признал его отцом.
— Это документ на владение фермой. Все налоги уплачены. Считай это моим вкладом — свидетельством моей веры в твое будущее.
Потрясенный до глубины души, Такер глядел на бумагу, не различая букв.
— Я не могу этого принять, — машинально произнес он. — Я не нуждаюсь в милостыни.
— Твоя девушка предупредила меня, что ты скажешь именно это.
Такер поднял глаза:
— Какая девушка?
Кэртис Холланд улыбнулся:
— Да эта самая тигрица, которую ты поселил на ферме. Чуть меня на куски не разорвала, но зато открыла мне глаза. Она сказала, что никогда не поздно загладить свою вину перед дорогими тебе людьми.
Такер судорожно стиснул документ. Что он говорит? Как это понимать?
— Погодите, вы о ком говорите? О Джуди Латур?
— Не знаю. Вас зовут Джуди Латур, моя милая?
Такер круто повернулся к двери и увидел стоявшую там Джуди.
Он невольно шагнул к ней, и она тотчас бросилась ему на шею. Такер принялся осыпать ее жадными поцелуями, совершенно забыв про стоявшего позади них человека. Наконец Холланд кашлянул.
— Я, пожалуй, предоставлю все Джуди: она сумеет тебя убедить, — сказал он, направившись к двери. — У нее куда более веские аргументы.
— Мы придем вас навестить, — обещала ему Джуди.
— Это уж решать мне, — произнес Такер, когда Холланд вышел из комнаты. — Тебе не пришлось всю жизнь страдать из-за этого негодяя.
— Бун, милый, ну не упрямься. Он вернул тебе ферму.
— Если ты воображаешь, что я так просто прощу его после всего того горя, что он нам причинил…
Джуди с улыбкой приложила палец к его губам.
— Меньше всего я сейчас хочу спорить. Меня и так всю дорогу одолевали Кристофер и Рустер. Я хочу одного — услышать, что ты рад меня видеть.
— Рад? — Он обхватил руками ее лицо и погладил большими пальцами щеки. — Я так настрадался без тебя! Я почувствовал себя тем самым беспризорником и мечтал, чтобы ты меня подобрала. У меня была одна мечта — вернуть тебя. Я готов был продать дьяволу душу за одну твою улыбку.
Джуди тут же подарила ему широкую улыбку.
— О, Бун, я чувствовала то же самое. Мне столько всего надо рассказать. Между нами все еще стоит так много непонимания, но я способна думать лишь об одном — как я счастлива видеть тебя. Я тебя люблю и буду любить всегда, с этим уж ничего не поделаешь.
Такер прижал ее к себе и прильнул к ней долгим жарким поцелуем. Он чувствовал такое облегчение, будто его помиловали, когда он уже стоял на эшафоте. Кто бы мог подумать, она приехала к нему из Луизианы, она пошла к его отцу и сумела пробудить в нем совесть — да за такую женщину он и впрямь готов продать душу дьяволу.
Оторвавшись от нее наконец, он спросил осипшим голосом:
— Значит, можно надеяться, что ты меня когда-нибудь простишь?
— Если ты простишь меня. Жизнь сделала нас такими, какие мы есть. Видимо, если мы хотим быть вместе, надо кое-чем поступиться. — Джуди застенчиво улыбнулась и надела Такеру на шею медальон. — Я обещала однажды, что буду тебе верить, что всегда буду на твоей стороне, и я сдержу свое слово — если только я нужна тебе.
Ощущая на груди холодок медальона, Такер остро почувствовал, что все встало на свое место, что все недоразумения разрешились.
— Как это понимать, женщина, — спросил он дрогнувшим голосом. — Ты делаешь мне предложение?
Джуди отвернулась, покраснев.
— Я вовсе не хочу заманить тебя в брачные сети. Я просто…
— А если это не так, — продолжал Бун, взяв ее за руки и заставив посмотреть себе в лицо, — знай же, что ни на что меньшее я не согласен. Я хочу быть уверен, что ты — моя женщина и что нас разлучит только смерть.
Глаза Джуди наполнились слезами.
— Это правда, Бун? Ты хочешь на мне жениться?
— Я люблю тебя, Джуди. Ты — мое счастье. Я не представляю себе жизни без тебя.
Джуди прикусила губу — она все еще боялась поверить.
— Ты уверен, что хочешь связать себя? Взять на себя такую ответственность?
Никогда он не любил ее так сильно, как в эту минуту.
— Надо же кому-то помогать тебе растить всех твоих беспризорников.
— О Бун! — воскликнула Джуди, осыпая поцелуями его лицо. — Значит, мы действительно заживем большой и дружной семьей.
Бун не совсем понял, что она имеет в виду, но одно ему было ясно: он обрел свое счастье. Его мечты сбылись.
Три года спустя
Джуди глядела из окна на сверкающую в солнечных лучах реку. Какой счастливый день! Вот-вот должен приехать Кристофер, уезжавший на год в Монтану, и тогда вся ее семья будет в сборе. Остальные Латуры прибыли на крестины ее дочки еще вчера.
