Чуть позже она очнулась. Брендон был рядом и прижимал ее к себе. Их влажные тела все еще трепетали, медленно возвращаясь к действительности.
— Теперь все точно будет в порядке, все пойдет так, как надо, — сказал он.
Слова «Я люблю тебя!» едва не вырвались у Присциллы, но она вовремя прикусила язык. Время для признаний еще не пришло. Предстояло разобраться слишком со многим, слишком многое изменить.
Она отдалась моменту безмятежного покоя, вспомнила то, что случилось между ней и Брендоном недавно, и заново осмыслила это. «Пожалуй, он прав, — решила она, — не может быть порочным то, что позволяет побывать в раю».
Окончательно придя в себя, Присцилла погрузила пальцы во влажную поросль на его груди, провела вниз, до пупка, потом снова вверх. Оказывается, мужские соски тоже становились выпуклыми и твердели. Только тут она заметила, что мужская плоть Брендона снова ожила.
— Бесстыдница! — тихо засмеялся он. — Что все это значит? Ты хочешь еще?
— Конечно! — лукаво усмехнувшись, ответила она. — Разве ты не сказал: «Все, что я могу, — твое»?
— За все надо платить, любовь моя. Я отдам тебе все, но и все попрошу взамен. Все, что ты имеешь, и все, что можешь дать, — мое.
Этой ночью они занимались любовью трижды, а потом уснули в объятиях друг друга, физически и морально удовлетворенные, как никогда прежде, нутром проснулись поздно. Первой открыла глаза Присцилла. Она какое-то время лежала, не в силах шевельнуться от истомы и счастливая уже тем, что видит и слышит дыхание Брендона. Но вскоре он тоже проснулся и, заметив, что за ним наблюдают, молча потянулся к ней. На этот раз он взял ее сразу, медленно и ласково.
Позже Присцилла свернулась клубочком, уютно прижавшись к нему.
— Знаешь, я ведь солгала тебе насчет Стюарта, — призналась она. — Кроме тебя, я никогда не была ни с кем.
— Я понял это после того, как ушел тогда. Мог бы догадаться и раньше, ведь лгать ты совсем не умеешь.
— Брендон, мне страшно, — смущенно призналась она, приподнимаясь на локте. — Как нам быть дальше?
— Для начала нужно аннулировать твой брак, так что над первым шагом незачем ломать голову. Хозяин этого дома — мой давний друг, плантатор Крис Бенлерман. Он посоветовал обратиться к Бартону Стивенсу, адвокату не только опытному, но и справедливому. Я попросил приятеля навести справки, и Стивене согласился помочь. Он примет нас, как только мы решим начать дело о разводе.
— И ты думаешь, что все так просто? Что на этот раз Стюарт отпустит меня?
— Бенлерманы — влиятельное семейство, куда более влиятельное, чем Эган. Они могут восстановить против него здешнее общество, а у твоего супруга хватит ума понять это. Полагаю, у него не останется выбора.
— Не знаю… — усомнилась Присцилла. — Возможно, ты прав.
— Меня больше интересует не сам развод, а то, что будет после. — Брендон наклонился и поцеловал ее. — Примешь ли ты наконец мое предложение?
— Помнится, ты все еще не оправдан в глазах закона. — Присцилла улыбнулась.
— Я делаю для этого все — денно и даже нощно. Дай мне еще немного времени.
Несколько минут в комнате царила тишина: оба отдались чувству покоя и безопасности, доселе им недоступному.
— Пожалуй, нам лучше покинуть эту уютную гавань, — наконец неохотно проговорил Брендон, — хотя, видит Бог, я бы остался здесь с тобой и до следующего утра.
Он выбрался из постели и потянулся.
— Хм… тебе легко говорить, а у меня по твоей милости весь гардероб состоит из ночной сорочки.
— Может, нам повезет и кто-нибудь украдет ее, пока мы спим. — Он лениво усмехнулся. — Ха-ха-ха! Очень смешно!
— Ладно, так и быть. Пойду загляну к хозяевам, может, удастся разжиться парой платьев.
Он протянул Присцилле единственный предмет ее гардероба, помог надеть его и оделся сам. Рубашка, накануне насквозь промокшая и небрежно брошенная, сильно помялась, и Брендон порылся в платяном шкафу в поисках сменной. Уже направляясь к двери, он спросил:
— Ты не сбежишь? То есть не вернешься к Эгану и не станешь умолять его о прощении?
— Нет. — Присцилла залилась краской. — Теперь, после всего, что случилось этой ночью, это было бы совсем уж несправедливо по отношению к Стюарту.
— Тебе бы лучше беспокоиться о том, что справедливо по отношению к Присцилле, — резко заметил он, — а Эган уж как-нибудь не пропадет на этом свете.
После его ухода в комнате воцарилась полная тишина, поэтому Присцилла услышала, что Брендон возвращается, задолго до того, как он появился. Выглянув в окно, она увидела его в сопровождении нескольких слуг-негров, один из которых тащил большую медную лохань. В руках у других были дымящиеся паром ведра. Позади всех поспешала толстуха с корзинкой для шитья. Сам Брендон нес ворох женской одежды.
Когда дверь распахнулась, Присцилла юркнула под одеяло. Шествие проследовало в комнату.
— Что все это…
— Это все по настоянию хозяйки дома. — Брендон широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами. — Отныне в моем флигеле будут и горничная, и дворецкий — все, что положено в солидном доме. Платья тебе не впору, слишком велики, но Джевел подгонит их по фигуре.
Он разложил платья на кровати.
— То есть я останусь здесь, у тебя? Это невозможно, Брендон! Что подумают люди?
— Бенлерманы знают о нашей с тобой истории. Раз они согласились принять тебя, значит, ханжество у них не в чести. Ну а слугам, которые имеют обыкновение сплетничать, сказано, что во время последней отлучки я женился.
Присцилла, ничего не ответив, посмотрела на аккуратный ряд платьев. Среди них было несколько легких муслиновых, симпатичное ситцевое, темно-зеленое шелковое, розовое муаровое, полосатое атласное и дорогой вечерний туалет глубокого изумрудного цвета.
— Но… но как же мне принять все это? Они ведь дорогие, правда? Даже найдя работу, я не смогу их оплатить…
— Присцилла! — Пронзительно-голубые глаза Брендона сверкнули. — Я же говорил тебе: я не нищий! Может, не так богат, как Эган, но у меня найдутся деньги не только на платья. Голодать и жить под открытым небом тебе не придется. И когда только ты поверишь в меня?
— Прости, — смутилась Присцилла и потупилась. — Когда мы познакомились, ты был всего-навсего нечесаным ковбоем, по крайней мере, внешне. И вдруг все эти перемены… словно фея взмахнула волшебной палочкой и — раз! — ковбой превратился в джентльмена.
— Оставляю на твое усмотрение, кем меня считать. Только помни: все, что имеет и что может джентльмен (или нечесаный ковбой, как тебе больше нравится), — все это твое. У нас впереди вся жизнь.
