— Гэвин, помнится, я никогда не говорила тебе, что бесплодна. Скорее это было твое предположение, потому что оно целиком и полностью устраивало тебя.
Гэвин взял ее за руку — он явно не понимал, к чему она клонит.
— Но какие могли быть здесь сомнения?! Ты была замужем десять лет и ни разу не забеременела.
Фиона покраснела, но постаралась скрыть свое смущение.
— Знаешь, почему я ни разу не рожала ребенка? Потому что очень редко спала с моим мужем.
— Я думал, что вы жили в любви и согласии, разве не так?
— Все так, но мы любили друг друга иначе, не так, как мы с тобой любим друг друга.
Фиона застенчиво опустила глаза. Ей было неловко говорить о своем прежнем умершем муже с нынешним. Однако двойственность, неопределенность положения требовали прояснения, между ней и Гэвином не должно было возникнуть никаких недомолвок.
— Генри смотрел на меня больше как на дочь, чем на жену. Он был нежным и внимательным, но страстным и пылким — никогда.
В горле у Гэвина перехватило.
— Ты хочешь сказать, что у нас могут быть дети?
В его глазах было столько удивления, надежды и тихой радости, что у Фионы навернулись слезы. Она чувствовала себя виноватой перед ним, и это мучило ее: почему она так долго не говорила об этом самому любимому человеку на свете? Что, если теперь он затаит на нее злобу? Или, что еще хуже, сочтет себя обманутым? Ее терзали мучительные сомнения, которым следовало положить конец.
— Благодаря Всевышнему мы можем стать счастливыми родителями гораздо раньше, чем ты думаешь.
Затаив дыхание, Фиона ждала его реакции. Гэвин явно был потрясен и в растерянности с трудом выдавил несколько слов:
— Но мы ведь женаты так недолго.
— Да, однако большую часть нашего времени мы проводили в постели.
— Черт возьми. — Гэвин провел дрожавшей от волнения рукой по волосам.
— Ты говоришь, у нас скоро будет ребенок?
Фиона энергично закивала головой.
— По всей видимости, да. Налицо все признаки. Сперва я думала, что у меня нарушились месячные от сильных переживаний. Но когда их не оказалось и во второй месяц, я все поняла. Более того, в последнее время от запаха свежеиспеченного хлеба у меня возникает тяжесть в желудке, подкатывает к горлу, и мне становится немного дурно. О, Гэвин, выпусти меня.
Не обращая внимания на ее просьбу, он подхватил ее на руки и закружился вместе с ней по спальне. На его лице отразилась целая гамма чувств — удивление, радость, благоговейная любовь.
— Это настоящее чудо! — ликовал он.
— Эй, легче, легче, — прервала его излияния Фиона, ее слегка затошнило. — Знаешь, я слышала, что некоторые мужья начинают особенно внимательно и заботливо относиться к своим женам, как только узнают, что у них будет ребенок, а не кружатся с ними по всей спальне.
Ее слова подействовали на него, словно ушат холодной воды. Гэвин сразу остановился, аккуратно опустил Фиону на пол и ласково, словно проверяя, провел рукой по ее животу.
— Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо чувствую, и младенец тоже. Мы оба будем хорошо себя чувствовать, если ты дашь обещание больше не крутить меня, как волчок.
— Охотно даю, любимая.
Гэвин поднес ее руку к губам и поцеловал с шутливым почтением, затем привлек к себе и посмотрел ей прямо в глаза. Их светящиеся от счастья взгляды встретились. Слова были не нужны, все и так было ясно.
От волнения у Фионы перехватило дыхание. Вокруг вдруг все поплыло, в глазах помутнело, а голова приятно закружилась.
Гэвин, самый любимый человек на свете. Единственный, кого она любила всем сердцем, как никого другого. Добрый, сильный, заботливый, желанный. Наконец волна счастливого безмятежного блаженства схлынула. Фиона очнулась, увидела залитую солнцем спальню, и острое ощущение радости жизни овладело ею.
Жизни, в которой так много хорошего и светлого.
Их жизни, ее и Гэвина.
Семь лет спустя…
— Мама, нам еще долго ехать? — прохныкал маленький мальчик, скроив недовольную гримасу.
— Ангус, мы на десять минут ближе к тому месту, куда направляемся, чем ты спрашивал десять минут назад, — строго ответил граф. — Заруби себе на носу, когда ты через десять минут опять начнешь приставать к маме с этим же вопросом, ответ будет точно таким же.
Фиона, преодолевая усталость, ласково улыбнулась своему шестилетнему сыну. В дороге они уже находились почти две недели, так что начальное радостное возбуждение давно утратило всякую привлекательность как для Ангуса, так и для его четырехлетней сестры Колин. Только крошка Эндрю безропотно переносил все дорожные тяготы, большую часть пути беззаботно посапывая в своей удобной люльке.
— Мне кажется, как только мы въедем на вершину вон того холма, перед нами откроется Арундел, — успокаивающе заметила Фиона, слегка дернув поводья.
Ангус, устав трястись вместе со своим младшим братом в повозке, перебрался в седло к Коннору, а Колин — к отцу, который бережно, но крепко прижимал дочь к себе. Фиона надеялась, что подобная перемена изменит унылое настроение детей, но через час прелесть новизны пропала, и дети опять с прежней регулярностью и настойчивостью стали задавать один и тот же вопрос: «Ну когда же мы приедем?»
— Неужели мы действительно так близко от Арундела? — удивился Гэвин, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышали дети. — Или ты нарочно это придумала, чтобы выиграть хотя бы несколько минут покоя?
— И то и другое верно, — лукаво улыбнулась Фиона. — Я узнаю знакомые места.
— Англия, — сказал Гэвин с явной настороженностью в голосе. — Я до сих пор не могу поверить, что решился пересечь границу и приехать сюда вместе со всей своей семьей.
— Когда мы собирались в эту поездку, чтобы побывать в гостях у Спенсера, ты громче всех ворчал насчет того, что нельзя оставлять на столь длительный срок наших детей. Кроме того, Спенсер очень расстроится, если не увидит своих братьев и сестренку.
— Ха-ха, — насмешливо возразил Гэвин. — Я специально настоял на том, чтобы они поехали вместе с нами. И как ты думаешь почему? Я ведь знал, едва мы отъедем из замка, как ты сразу начнешь рваться назад к детям. Я даже бился об заклад с Дунканом, что не проедем мы и трех миль от замка, как ты попросишь меня вернуться назад и взять с нами детей.
Фиона рассмеялась. Ее муж знал ее лучше, чем она сама. Иметь таких прелестных и здоровых детей было настоящим чудом, и они оба буквально не могли надышаться на них. Благословен их брак, подаривший трех чудесных малышей. Это настоящее счастье, превыше которого нет ничего. Хотя Гэвин не хотел в этом сознаваться, он, души не чаявший в детях, баловал их еще больше, чем Фиона.
