Пока мы шли к гостинице, он рассказал нам историю об одном ученом, который три недели жил на какой-то феноменальной высоте над уровнем моря, в тяжелейших условиях, с единственной целью — изучить влияние атмосферы на некоторые разновидности бактерий. По правде говоря, я не увидел связи между этими двумя случаями, однако был весьма рад сделать передышку, и когда мы прибыли на место, я тотчас направился к бару и тихо-спокойно накачался спиртным. Никто не обратил на это внимание, но что самое приятное — дрожь в руке тут же прекратилась. Возможно, и впрямь всему виной были нервы.
— Что ж, не будем больше отрывать вас от приятных забот, связанных с вашим новым домом, — сказал адвокат в завершение короткого, но довольно шумного обеда. — Мы с Уиллисом можем дойти до вокзала пешком.
Когда мы выходили на улицу, я сказал Уиллису:
— Я чрезвычайно признателен вам за ваши показания. Магнус назвал бы ваше выступление «блестящим номером».
— Да, получилось удачно, — согласился он, хотя вы меня несколько озадачили. К снегу я готов не был. Это еще раз доказывает, как прав был мой шеф, когда говорил: «Профан поверит во что угодно, если это сказано достаточно авторитетным тоном».
Он посмотрел на меня из-за очков и негромким голосом добавил:
— Я правильно понял — вы действительно произвели большую чистку всех старых банок? Случайно не осталось чего-то такого, что может представлять опасность для вас или еще кого-нибудь?
— Все похоронено, — заверил я его, — погребено под многовековым хламом.
— Отлично, — сказал он. — Довольно с нас трагедий.
Он поколебался, словно хотел еще что-то добавить, но у выхода нас ждали Вита и адвокат, и возможность была упущена. Обменявшись рукопожатиями, мы расстались. Когда мы шли к машине, Вита заявила:
— Я заметила, что как только ты очутился в баре, у тебя перестала дрожать рука. И все же лучше я поведу сама.
— Как хочешь, — сказал я и, надвинув шляпу на глаза, приготовился задремать. Но укоры совести не давали мне покоя. Ведь я солгал Уиллису. Пузырьки А и В были пусты, это верно, однако содержимое пузырька С, который лежал в моем чемодане в гардеробной, оставалось нетронутым.
Прошло два часа, и мое приподнятое настроение, вызванное дружеским застольем в «Белом олене», улетучилось — теперь я пребывал в весьма свирепом расположении духа и решительно настроился быть хозяином в собственном доме. Дознание позади, и, несмотря на мою промашку со снегом — или, быть может, благодаря ей, — доброе имя Магнуса осталось незапятнанным. Полиция удовлетворена, местные пересуды постепенно улягутся, и опасаться теперь мне было нечего, кроме непрошенного вмешательства моей собственной супруги. С этим нужно было покончить раз и навсегда, и чем скорее, тем лучше. Мальчики отправились кататься верхом и еще не вернулись. Я пошел искать Виту и нашел ее на лестничной площадке у дверей детской комнаты с рулеткой в руке.
— Знаешь, — сказала она, — этот адвокат был абсолютно прав. Ты вполне мог бы оборудовать здесь с полдюжины небольших квартирок, и даже больше, если использовать цокольный этаж. Деньги мы могли бы одолжить у Джо. — Она свернула рулетку и улыбнулась. — Есть идеи получше? Денег на содержание дома профессор тебе не оставил, работы у тебя нет, разве только ты отправишься за океан и Джо подыщет тебе местечко. Так что… Может, для разнообразия спустишься с небес на землю и взглянешь правде в лицо?
Я развернулся и пошел вниз в музыкальный салон. Я надеялся, что она последует за мной, и не ошибся. Я устроился перед камином, как это с незапамятных времен по традиции делает хозяин дома в особо торжественные моменты, и сказал:
— Давай договоримся: это мой дом, и что я буду с ним делать, касается только меня. И я не нуждаюсь ни в каких советах, от кого бы они ни исходили: от тебя, адвокатов, друзей или кого-то еще. Я собираюсь здесь жить, и если тебе не нравится жить здесь со мной, ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.
Вита зажгла сигарету и выпустила густой клуб дыма. Она страшно побледнела.
— Это что, демонстрация силы? — вымолвила она. — Ультиматум?
— Называй, как хочешь, — сказал я ей. — На мой взгляд, это констатация факта. Магнус оставил мне дом, и я намереваюсь жить здесь с тобой и мальчиками, если это тебя устраивает. Яснее я выразиться не могу.
— Значит, ты окончательно отклоняешь предложение Джо занять приличную должность в Нью-Йорке?
— Я никогда всерьез не относился к этой затее. Это была твоя идея.
— И на что же мы, по-твоему, будем жить?
— Не имею ни малейшего понятия, — сказал я, — и даже не думаю сейчас об этом. Я больше двадцати лет проработал в издательстве и кое в чем разбираюсь. Может, сам попробую писать. Для начала возьму и напишу историю этого дома.
— Бог ты мой! — Она расхохоталась и погасила только что зажженную сигарету в первой попавшейся пепельнице. — Что ж, все лучше, чем сидеть без дела. Вот только чем прикажешь заняться в это время мне? Записаться в кружок кройки и шитья или еще куда?
— Ты могла бы делать то, что делают другие жены: приспосабливаться.
— Милый, когда я согласилась выйти за тебя и поселиться в Англии, ты занимал хороший пост в Лондоне. Ты от него отказался безо всякой причины, а теперь хочешь обосноваться здесь, в этой глуши, где ни ты, ни я никого не знаем, вдали от всех наших друзей. Это же абсурд!
Разговор зашел в тупик, и, кроме того, мне неприятно было слышать, как меня называют «милый» в разгаре ссоры, а не любовной страсти. И вообще мне все это надоело. Я высказал ей то, что хотел, и дальнейшая дискуссия была ни к чему. К тому же мне не терпелось подняться в гардеробную и изучить пузырек С. Насколько я помнил, он немного отличался от пузырьков А и В. Быть может, мне следовало отдать его Уиллису, чтобы он проверил содержимое на своих лабораторных обезьянах? Но если бы я доверил ему свою тайну, кто знает, может, он никогда бы не вернул мне его назад.
— Раз уж ты взяла в руки рулетку, — сказал я, — почему бы тебе не сделать замеры под шторы и ковры? Кстати, может напишешь о своих блестящих идеях Биллу и Диане в Ирландию?
Я не имел в виду упражняться в сарказме. Я действительно не возражал, чтобы она по своему усмотрению распорядилась холостяцкой обстановкой, доставшейся нам от Магнуса. Переставлять мебель было ее любимым делом: она с упоением могла часами этим заниматься.
Но моя попытка примирения возымела обратное действие. У нее на глаза навернулись слезы, и она сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что я согласилась бы жить где угодно, если бы только была уверена, что ты по-прежнему меня любишь!
