— И потому от меня отказались, — отрешенно произнес Дэвид.
— К тому времени леди Элеонора, ваша мать, уже умерла. Удобно, не правда ли? А монахиню, ухаживавшую за ней, когда вы родились, заперли в отдаленном монастыре, рассчитывая, что со временем она обо всем забудет, как это случилось со многими женщинами в тех стенах. Только они забыли, что женщины болтают даже в монастырях, тем самым поддерживая и оживляя память о себе и своей жизни.
— Нет, — заявил Дэвид, упрямо отказываясь верить. — Это, конечно же, ошибка, выдумка старухи, которая уже сама не понимает, где сон, а где явь. Моя мать была, скорее всего, просто очередной женщиной Эдуарда, которую отправили в монастырь, чтобы прикрыть позор.
Маргарита вцепилась в его латы и затрясла его.
— А как же клеймо? Зачем Эдуарду ставить свое клеймо на какого-то бастарда? Это не имеет никакого смысла, если только он не хотел узнать вас, узнать ребенка, названного Эдуардом в честь своего отца, когда настанет время.
— Вы не знаете, что он сделал, ведь все, на что вы можете положиться, — это слово старухи. Клеймо я мог получить в результате несчастного случая, как я уже говорил, и оно вообще никак не связано с Эдуардом IV.
— Вы на него похожи, Дэвид, — сказала она, решительно глядя ему в глаза, словно пытаясь убедить его поверить ей.
И он хотел ей верить. О да! Он никогда и ничего так не хотел. Но эта зарождающаяся в душе вера, какой бы слабой она ни казалась, открывала такие захватывающие возможности и приводила к таким грозным решениям, что у Дэвида голова шла кругом.
Вопрос, который был для него самым важным, состоял в следующем: известна ли эта история еще кому-нибудь, и если да, то считают ли они ее правдивой? Не в этом ли крылась причина происходящего? И если так, кто за этим стоит? Может, лидер восставших Перкин Уорбек? Или все-таки Генрих?
— Клянусь Богом, моя леди, — воинственно прошептал Дэвид, — вы открыли ящик Пандоры! Ну скажите, зачем?
Улыбка у нее получилась напряженной.
— Вы действительно думаете, что ситуация изменилась бы?
Превосходный вопрос. Если бы только он знал ответ…
— Дэвид, Дэвид, — сказала она и снова встряхнула его, — вы — король. Вы должны принять это. Принять, а затем решить, что делать дальше.
— Маргарита, король — Генрих. Он получил корону по праву оружия, в битве при Босворте.
— Он узурпатор.
— Да неужели? За эту чертову корону боролись в течение многих десятилетий, она так часто переходила из рук в руки, что ни один человек на земле не может сказать, кто же обладает истинным правом носить ее. Даже если я тот, кем вы меня считаете, что с того? Без доказательств ничего сделать нельзя.
В ее взгляде читалось удивление.
— Но доказательство есть. Разве я не сказала вам? Я привезла его с собой.
— Невозможно, — снова хрипло заявил он, но в этом слове был и протест против судьбы, и отрицание возможности.
Проигнорировав это заявление, она отстранилась от него и расстегнула плащ. Отбросив его в сторону, она сняла с пояса бархатный мешочек, стянутый шнурком. Потянула за шнурок, сунула в мешочек руку и достала из него пергаментный свиток, перевязанный лентой и скрепленный печатями. Взяв свиток обеими руками, она протянула его Дэвиду.
— Вот брачное свидетельство леди Элеоноры Тэлбот Батлер, родившей ребенка, которому вскоре после рождения поставили клеймо Плантагенетов, — нежно произнесла Маргарита. — Эти страницы — документальное подтверждение помолвки вашей матери, а также заключения законного брака с Эдуардом IV Английским.
Маргарита восторженно смотрела, как Дэвид, постояв в нерешительности, наконец принял из ее рук пергамент, развернул его и быстро, но внимательно пробежал взглядом латинские фразы. Она поняла, что он все же поверил, по тому, как распахнулись его глаза, а к лицу прилила кровь, схлынув в то же мгновение. И хотя она тщательно высматривала на его лице выражение триумфа, гордости или алчного нетерпения, они так и не появились. Резко развернувшись и не выпуская брачное свидетельство из рук, Дэвид подошел к окну и невидящим взглядом уставился в пространство.
— Что вы намеревались сделать с этим доказательством? — не оборачиваясь, спросил он.
— Помимо того, что вручить его вам? А что бы вы хотели, чтобы я сделала? — Она ждала его ответа, и сердце ее сжалось.
Он едко рассмеялся.
— Уничтожить его, если бы я следовал исключительно собственному желанию.
Она поняла, о чем он. Если раньше его жизнь подвергалась опасности, то сейчас опасность удесятерится, если он предъявит свои права как законного монарха.
— А если я откажусь?
— Тогда, несомненно, его следует передать Генриху.
— Генриху, — не до конца понимая его намерения, повторила Маргарита.
Он наклонил голову.
— Документ сводит на нет претензия Уорбека на трон, поскольку доказывает, что Ричард III был прав и Елизавета Вудвилл была любовницей Эдуарда, а не его королевой.
Он, конечно, имел в виду, что Уорбек, объявивший себя вторым сыном Эдуарда, Ричардом, не имеет вообще никаких законных прав на престол.
— Но воспользуется ли им Генрих? Ведь документ доказывает, что его королева незаконнорожденная.
— При обычных обстоятельствах не воспользуется. Но если придется спасать корону…
— Да, я понимаю, — сказала она, заставив себя говорить ровным тоном. — Но… но это не настоящая причина, не так ли?
— Не совсем.
Она посмотрела на его лицо, на котором не отражалось никаких эмоций. Дэвид стал отстраненным, холодным, немного рассеянным.
— Это — вопрос чести. Ведь так?
— Я не могу не сообщить ему сведения, настолько значимые для его благополучия.
— А как насчет вашего благополучия? — возмутилась она, сжимая руки в кулаки. — Что, если Генрих так рассердится, поняв, чем ему угрожает ваше возвышение до королевского достоинства, что немедленно прикажет схватить вас и обезглавить?
— Такую возможность не следует исключать, — помрачнев, согласился Дэвид. — Утром я отправлюсь к Генриху, чтобы вручить ему доказательства.
— Мы поедем вместе, если иначе никак нельзя.
Он покачал головой.
— Это я должен сделать один.
По его тону она поняла: решение, принятое им, окончательное. Его ничто не заставит отказаться от решения, которое он считал правильным, даже если оно означало бы для него смерть. Он не позволит ей отправиться с ним, поскольку не хочет, чтобы она видела, как он умирает.
До сего момента Маргарита думала, что будет вынуждена выбирать между своей любовью к Дэвиду и верностью Генриху. Она должна была догадаться сразу: Дэвид сделает выбор за нее. Все, что ей остается, — это смириться с неизбежностью, как она смирялась раньше, смирялась всю свою жизнь.
