– Это строка из стихотворения Катулла, наверное, самого непристойного, которое ты могла бы прочесть в своей жизни, – ответил маркиз, заговорщицки понижая голос. – Настолько неприличного, что сомневаюсь, опубликуют ли когда-нибудь его перевод[64].
– Даже так? – необходимо разобраться досконально. – Рассказывай.
– Воспитанной леди вроде тебя не подобает о таком спрашивать, – поддразнил муж.
– Воспитанному джентльмену вроде тебя не подобает увиливать от ответа, иначе воспитанная леди будет вынуждена обратиться к твоему брату.
– О-о-о, шантаж!.. Мне нравится! Ну что ж, если тебе любопытно, то первый глагол относится к содомии, – Вир снова разразился смехом, на сей раз от выражения лица Элиссанды. – Не смотри на меня так – я предупреждал, что стихотворение грубое.
– Очевидно, я вела чересчур затворническую жизнь. В моем представлении грубость – это обозвать кого-то мерзким и глупым. А есть и второй глагол?
– Разумеется, вскорости за первым. Он тоже относится к способу соития, конечно, не такому скандальному, но, тем не менее, при его упоминании дамская компания дружно потребует нюхательные соли.
– Кажется, я знаю, что это, – протянула жена.
От изумления маркиз на шаг отступил.
– Нет, ты никак не можешь знать.
– Знаю-знаю, – самодовольно пропела Элиссанда. – В ту ночь, когда ты напился, как свинья, то упоминал о прерванном акте. И заявил, что если будешь по-настоящему в плохом настроении, то заставишь меня проглотить твое семя.
– Беру свои слова обратно, – отвесил челюсть Вир, – ты и вправду осведомлена по данному вопросу. Господи, что же еще я тогда наговорил?
На тропинке показался погоняющий стадо в сторону супругов юный пастушок.
– Хотя нет, погоди, – подмигнул маркиз, – давай отложим воспоминания до вечера. У меня такое предчувствие, что продолжи мы перебирать все сказанное и учиненное мною в ту ночь, это приведет нас к действиям, за которые предусмотрен арест.
Элиссанда хихикнула.
– Будь серьезнее, – вперился в нее муж притворно сердитым взглядом. – Я, между прочим, забочусь о твоей репутации.
Откашлявшись, маркиза сделала преувеличенно серьезное лицо.
– Так это такого рода латинские стихи ты искал в Хайгейт-корте, чтобы покрепче уснуть?
– Вовсе нет. Такие творения я читаю только когда хочу захлебнуться водой.
Элиссанда фыркнула.
– Кстати, о поисках. А что ты на самом деле делал в тот вечер в кабинете Дугласа?
Нарочито стыдливо потупившись, Вир вздохнул.
– Просто он соседствовал с зеленой гостиной. Я хотел посмотреть, как явится леди Эйвери и застанет тебя одну-одинешеньку. Ожидал забавного зрелища. И на тебе – пал жертвою собственной мстительности.
– Ничего, все равно ты хороший человек, – Элиссанда похлопала супруга по руке.
– Ты так думаешь?
Может, муж и намеревался задать этот вопрос беспечным тоном, но слова вырвались с явной тревогой и надеждой.
Элиссанду растрогали его сомнения. Себя она никогда таковой не считала – разве хорошая женщина может быть столь искушена во лжи и притворстве? Но в своем мужчине она не сомневается: достаточно вспомнить, как маркиз заботился о ее матери.
– Я это точно знаю, – уверила она.
Вир притих. Тропинка повернула, и муж протянул руку, чтобы помочь Элиссанде перебраться через торчащий из земли обломок скалы.
Минут пять супруги шли молча, прежде чем Вир коснулся плеча спутницы и сказал:
– Спасибо. Я постараюсь быть достойным.
Ну, кто бы сомневался.
* * * * *
С вершины утеса открывалось захватывающее зрелище: долгие мили зеленеющих холмов, возвышающихся над сумеречно-синим морем, водная гладь, сверкающая под солнечными лучами, словно серебристая сеть, и вдалеке – распустившая все паруса прогулочная яхта, подобно лебедю скользящая по волнам.
Элиссанда не могла отвести взгляд от чарующего пейзажа. А Вир не мог отвести глаз от любимой. Разрумянившееся лицо, чуть неровное от крутого подъема дыхание и улыбка… Боже, какая улыбка – за нее он готов ползти по битому стеклу.
– Когда цветет вереск, здесь еще красивее, – пообещал он. – Склоны становятся сплошь лиловые.
– Значит, мы вернемся сюда, когда пустоши будут в цвету.
Прохладный соленый бриз развевал юбки Элиссанды. Сильный порыв ветра чуть не сорвал шляпку, и маркиза, засмеявшись, прихлопнула тулью одною рукой. Теплые пальчики другой легким движением скользнули в ладонь мужчины.
У Вира ухнуло сердце. Это же она! Именно эту женщину он ждал столько лет!
– Я всегда мечтал об идеальной спутнице, – заговорил он.
Элиссанда бросила на мужа взгляд, преисполненный озорного лукавства.
– Готова поспорить, эта достойная леди совершенно на меня не похожа.
– На самом деле, она была совершенно не похожа на меня. Я представлял ее полной противоположностью себе самому. Моя воображаемая подруга была открытой и довольной жизнью: ни капли двуличия и никакого мрачного прошлого.
Маркиза повернулась к мужу с выражением вдумчивой заинтересованности.
– Она была твоим Капри?
О, Вир знал, что жена поймет, но сердце все равно затопила признательность.
– Да, моим Капри. Но если тебя твоя мечта окрыляла, то мне моя служила костылем. Даже полюбив тебя, я цеплялся за свою выдумку. Чуть не предпочел расстаться с тобой и потерять всякую возможность общего будущего, вместо того, чтобы признать, что мои грезы уже изжили себя, и настала пора распрощаться с ними.
Элиссанда сильнее сжала руку мужа:
– Ты уверен, что готов отпустить свою мечту?
– Да, – наконец-то да. – Я решился даже на большее. Кажется, самое время для еще одного «несчастного случая».
Элиссанда изумленно открыла рот:
– Собираешься оставить поприще тайного агента?
– Мне всегда хотелось заседать в Палате общин, пока не наступит время занять место отца в Палате лордов. А затем я узнал правду о гибели матери, и мои былые стремления потеряли всякое значение. Вместо этого я посвятил свою жизнь неосуществимому мщению. Но, перенеся еще одно «сотрясение мозга», я смогу заявить, что исцелился, и вернуться к прежним приоритетам.
Жена уставилась на маркиза широко раскрытыми глазами, и его вдруг захлестнули сомнения:
– Полагаешь мое намерение занять место в парламенте сумасбродным?
– О нет, нисколько. Просто я поражена изменениями, которые произошли и еще грядут в твоей жизни. И ты будешь счастлив, заседая в Палате лордов? – задумчиво провела Элиссанда пальцем по брови мужа.
– Вряд ли: там засели одни высокомерные реакционеры, – улыбнулся маркиз. – Я негодовал, когда пэры в девяносто третьем ветировали законопроект о самоуправлении Ирландии. Но должен же между ними найтись человек, который вслух заявит, что они не более чем сборище заносчивых ретроградов.
