— О, ничего, ничего! — всхлипнула Арабелла. — Только я не заслуживаю такого счастья, я н-н-никогда не была к вам равнодушна, хотя я о-о-очень старалась, я думала, вы только шутите со м-м-мной!
Тогда мистер Бьюмарис крепко обнял ее и поцеловал; после чего она утешилась тем, что прильнула к нему, схватившись за лацканы его элегантного сюртука, и расплакалась у него на плече. Что бы ни шептал мистер Бьюмарис, зарывшись губами в ее пушистые завитки, щекотавшие ему подбородок, она только еще горше рыдала, поэтому вскоре он сказал ей, что даже его любовь к ней не позволит ему разрешить ей испортить его любимый сюртук. Она рассмеялась, и когда он вытер ее слезы и снова ее поцеловал, она несколько успокоилась, и смогла сесть рядом с ним на диван и взяла у него из рук стакан теплого молока, которое, он сказал, ей нужно обязательно выпить, чтобы не огорчить миссис Уотлет. Она улыбнулась все еще с мокрыми от слез глазами, отпила немного молока и сказала:
— И папа согласился! О, что он скажет, когда узнает все? Что вы ему сказали?
— Я сказал ему правду, — ответил мистер Бьюмарис.
Арабелла чуть не уронила стакан.
— Всю правду? — вымолвила она с выражением ужаса на лице.
— Всю? О нет, я ничего не говорил ему о Бертраме! Мы не упоминали о нем, и, отправляя его в Йоркшир, я строго наказал ему, чтобы он ничего не рассказывал о своих приключениях. Я очень ценю и люблю вашего отца и не вижу никакого смысла в том, чтобы расстраивать его подобными рассказами. Я сказал ему правду обо мне и о тебе.
— Он был очень… недоволен мной? — спросила Арабелла тихим голосом.
— Он, мне кажется, немного опечалился, — признался мистер Бьюмарис. — Но когда он понял, что ты никогда не стала бы говорить, что ты богатая наследница, если бы не услышала, как я по-пижонски разговариваю с Чарльзом Флитвудом, он решил, что меня нужно винить еще больше, чем тебя.
— Правда? — с сомнением сказала Арабелла.
— Пей молоко, радость моя! Конечно, правда. Между нами говоря, твоя мама и я смогли убедить его в том, что если бы я не поощрял Чарльза, этот слух не распространился бы и что когда он уже распространился, ты не могла отречься от своих слов, потому что, естественно, никто не спрашивал тебя, правда ли это. Может быть, он поругает тебя немного, но я уверен, что он уже простил тебя.
— Он простил и вас тоже? — благоговейным голосом спросила Арабелла.
— У меня была прекрасная возможность во всем признаться, — с добродетельным видом сказал мистер Бьюмарис. — И он легко меня простил. Не понимаю, почему ты так удивляешься; я нашел, что твой папа очень интересный человек, и мне редко удавалось провести более приятный вечер, чем тот, когда мы с ним разговаривали у него в кабинете, когда твоя мама и Софи уже легли спать. Мы просидели так долго, что свечи совсем догорели.
Благоговейное выражение на лице у Арабеллы обозначилось еще больше.
— Дорогой сэр, о чем… о чем вы разговаривали? — спросила она, совершенно не в состоянии нарисовать своим мысленным взором эту картину: ее папа и Несравненный, погруженные в занимательную беседу.
— Мы обсуждали некоторые аспекты «Пролегомены к Гомеру» Вольфа: я случайно увидел экземпляр этой книги у него на полке, — спокойно ответил мистер Бьюмарис. — Я купил эту книгу в прошлом году в Вене, и меня очень заинтересовала теория, что «Иллиаду» и «Одиссею» писал не один человек, а несколько.
— И об этом… об этом эта книга? — спросила Арабелла.
Он улыбнулся, но серьезно ответил:
— Да, об этом книга, хотя твой отец, намного более серьезно ее изучивший, считает в ней самой интересной первую главу, в которой описаны методы определения древних рукописей. Он указал мне на некоторые вещи, которые я просмотрел, но надеюсь, что мне это пошло на пользу.
— И вам понравилось? — спросила Арабелла, очень пораженная.
— Очень понравилось. Несмотря на то, что я кажусь таким беззаботным, иногда я очень люблю поговорить на серьезные темы, и я могу приятно провести вечер, играя в лото с мамой, Софи и детьми.
— Вы не могли этого сделать! — закричала она. — Вы шутите со мной! Вам было там, наверное, ужасно скучно!
— Ничего подобного! Человек, которому может быть скучно в такой жизнерадостной семье, как ваша, должен сам быть очень скучным и его ничем не развеселить. Между прочим, если эта история о наследстве, которое оставил тебе твой дядя, не выгорит, нужно будет сделать так, чтобы помочь Гарри осуществить мечту его жизни — стать вторым Нельсоном. Не эксцентричный дядя, который умер, завещав тебе все, но дядя, который еще жив.
— О, пожалуйста, не говорите об этом ужасном наследстве! — попросила Арабелла, опустив голову.
— Но я должен поговорить об этом! — возразил мистер Бьюмарис. — Так как я полагаю, что мы будем часто приглашать к себе в гости разных членов вашей семьи и вряд ли сможем всех их представить в качестве наследников и наследниц, нам нужно придумать какое-то объяснение твоих преимуществ! Твоя мама — прекрасная женщина! — и мы решили, что эксцентричный дядя нам очень сгодится. Мы также пришли к обоюдному молчаливому соглашению, что нет никакой необходимости, да и это нежелательно, говорить об этом деле твоему папе.
— О нет, ему нельзя об этом говорить! — быстро сказала она. — Ему это совсем не понравится, а когда он огорчается из-за кого-нибудь из нас… О, если он только не узнает о той беде, в которую попал Бертрам, и если только Бертрам не провалился на экзамене в Оксфорд, чего я очень боюсь, потому что мне показалось, будто…
— Это не имеет ни малейшего значения, — прервал он ее. — Бертрам — хотя ваш папа еще об этом не знает — не собирается в Оксфорд: он собирается вступить в хороший кавалерийский полк, где он будет больше на своем месте, и я думаю, будет служить с честью.
Услышав его слова, Арабелла схватила его руку, поцеловала ее и воскликнула с рыданиями в голосе:
— Как вы добры! Как вы очень, очень добры, мой дорогой мистер Бьюмарис!
— Никогда, — сказал мистер Бьюмарис, выхватив у нее свою руку и обняв ее так крепко, что остатки молока выплеснулись ей на платье, — никогда, Арабелла, не делай так больше! И не говори со мной так напыщенно, и перестань называть меня мистером Бьюмарисом!
— О, я должна вас так называть! — возразила Арабелла, положив голову ему на плечо. — Я не могу, я не могу называть вас Роберт!
— Ты только что это сделала, и у тебя прекрасно получилось, и очень скоро, если ты будешь понастойчивей, у тебя это будет получаться совсем легко!
— Ну, если вам это нравится, я попробую, — сказала Арабелла. Вдруг она вздрогнула, выпрямилась и сказала с чувством: — О, мистер Бью… я хотела сказать, Болтушка Пэг, в этом ужасном доме, в котором я встретила бедного Бертрама, она была так добра к нему! Может, вы…?
