Малколм был прав. Отвернувшись к деревьям за окном, с которых постепенно осыпался снег, Рут начала ощущать, как к ней возвращается счастье. Оно приняло очертания какого-то дома, ее дома в тропиках, у моря, в Бачебе. И она тоже подумала, что мир может умирать. Отныне не было ничего важнее ее счастья. Ей только хотелось еще раз увидеть Юдит. Юдит, словно Эвридику. На одно мгновение, пусть даже на пороге ада.
К сожалению, Рут не помнила адреса Тренди и, тем более, его настоящего имени и поэтому не могла поискать его в справочнике. В конце концов у Малколма возникла идея: все просто — надо найти Дрогона. Они позвонили ему. Дрогона дома не оказалось. Слуга уверил их, что он скоро придет, но проще всего дождаться начала следующей недели, тогда они без труда смогут встретиться с ним в музее. Итак, они решили подождать до понедельника, а пока насладиться недолгим затишьем. Стало не так холодно, но они все равно не выходили на улицу. Шли часы, успокоенная Малколмом и лишенными воспоминаний стенами отеля, Рут привыкала к мысли оставить «Светозарную». Она уверяла себя, что сделала правильный выбор, и ее мечты обретали формы. Как и Малколма, ее не покидала мысль, что цепь роковых событий, в которую она оказалась вовлечена, была вызвана молчанием. Она поднимет с мели неудавшуюся мечту Ван Браака, вновь отопрет «Светозарную», но не для себя. Надо отдать этот дом, как во времена Ирис, молодости, будущему, солнцу. А для этого надо найти Тренди. Какое течение развело их после того, как они все соединились? Его отнесло далеко от ее дочери, как и саму Рут.
Он, может быть, сумеет вернуть Юдит. Рут заставит себя говорить. Она объяснит все, что так долго скрывала, отыщет в глубине самой себя то, что скрывала, чтобы продолжать жить. Она расскажет ему даже о самом сокровенном, о своей безумной материнской любви. Тренди поймет ее. Несмотря на то, что произошло между ним и ее дочерью, Рут знала, что он не мог ее забыть. Для Тренди самым важным было то, что Юдит его не любит. Это было его слабым местом еще до встречи с Юдит — быть нелюбимым. Именно поэтому Рут верила, что он ее не забыл.
Ей на ум пришла мысль о болезни, но Рут удалось оттолкнуть ее. Однако в понедельник утром, узнав у дверей музея об ужасном конце Дрогона, она подумала лишь об одном: а если Тренди тоже суждено погибнуть… Несмотря на давние отношения с Дрогоном — она просто называла его доктором, и к тому же он был одним из лучших ее клиентов, — печальный рассказ служителя музея о произошедшей драме не произвел на Рут ни малейшего впечатления. На следующий день после спектакля Дрогон был очень расстроен тем, что все похвалы достались Крузенбург и Дракену, а о его либретто не сказали ни одного доброго слова. Уверенный, что его незаслуженно обошли, он начал открыто этим возмущаться и, явившись на одно светское мероприятие, оскорбил там журналиста, неосторожно заявившего, что либретто Дрогона не идет ни в какое сравнение с партитурой Дракена. Нечаянно или нарочно, журналист заявил даже, что, по его мнению, сей убогий текст не принадлежит перу профессора. Разъяренный Дрогон кинулся в музей, в свой кабинет, где, как он утверждал, у него хранились доказательства подлинности либретто и других его произведений. Но ничего там не обнаружил. Что произошло в музее — смертельный припадок, самоубийство или убийство — никто точно не знал и не имел ни малейшего желания об этом говорить, поскольку внезапное безумие являлось одной из редких, но возможных разновидностей ужасной болезни. Дрогона нашли лежащим на полу перед стенным шкафом, в котором он хранил свои записи. «Всю жизнь работать, — заключил служитель, — всю жизнь провести в исследованиях и бросить все в огонь. Должно быть, профессор сошел с ума…» И в доказательство своих слов он показал Рут в глубине кабинета обгоревшие фрагменты записей Дрогона.
Рут не утратила хладнокровия. Ей нужен не доктор, сказала она, а его ассистент, молодой человек, изучавший скелеты рыб. Служитель сказал, что в последнее время тот не появлялся. Но найти его не составит труда. Несколько минут спустя Рут получила адрес Тренди и покинула музей без единого слова сожаления о Дрогоне. А через полчаса они с Малколмом уже стояли у дверей его квартиры. Но здесь их ждало разочарование: Тренди дома не оказалось, и никто не знал, где его можно найти, а сам дом опустел. Рут пришла вечером — но результат был тот же. На следующий день она уже не была такой счастливой и начала думать, что никогда его не найдет.
Тренди действительно отсутствовал. По совету Беренисы они с Нюмансом вновь стали проводить ночи в библиотеке. В конце года библиотека закрылась для публики, и они могли сидеть в ней день и ночь. Тренди и Нюманс возвращались домой, только когда уставали от поисков. Танцовщица же каждый вечер ожидала у себя в гримерной Дракена. Но тот тоже исчез. Каждую ночь после выступления Берениса присоединялась к Нюмансу и Тренди в библиотеке. Заслышав ее шаги, Тренди понимал, что музыкант опять не пришел. Но он больше не обращал на это внимание. Он погрузился в море книг.
Тренди с наслаждением предавался размышлениям, питался иллюзиями, поддавался чарам страха и ужаса. Ему казалось, что он перешел по мосту в другой мир, худа он устремлялся вслед за алхимиками, одержимыми, колдунами, безумцами, всеми волшебниками и сектантами мира. Он упивался их безумием, их шабашами, их колдовскими принадлежностями: шпагами, горгульями, блуждающими призраками, договорами, подписанными кровью. Когда Тренди думал о бесчисленных личинах дьявола, многообразии его видов, аналогичных видам рыб, в нем просыпался коллекционер, он хотел узнать их всех — людоедов и оборотней, вампиров, сильфид и ундин, неизвестных чудовищ ада, без конца порождающего самых злодейских созданий, новых приспешников Сатаны, соблазнителей, полуденных демонов, словом, весь тот черный и порочный народ, поднимающийся из глубин, чтобы атаковать мир во главе кортежа мерзких животных: жаб, неясытей, василисков, гиппогрифов.
Конечно, иногда Тренди думал и об ангелах, представителях мира небесного. Но он не любил их; в своем разочаровании он предпочитал зло или, вернее, интересовался только представителями великих бедствий, ангелами смерти, ангелами-разрушителями. Чем меньше он понимал, тем больше все это казалось ему взаимосвязанным, тем больше соответствия со своей собственной историей он находил. В дневник, с которым Тренди теперь не расставался, он заносил свои мысли о числах, буквах, тайных знаках и все время приходил к одному и тому же выводу: мир наполнен дьяволом и его приспешниками. Женщины — Анна и Юдит — были его любовницами; Крузенбург — его полномочной представительницей, которой он даровал вечную красоту. Барберини был Брадобреем, великим председателем ада, насылающим эпидемии, и хозяином тайных вещей. Ему подчинялся Дрогон, повелитель лжи и иллюзий. Леонар был демоном с тем же именем, покровителем шабашей и главным инспектором колдовства всех видов. Альфас также сохранял там свое имя и был мелким дворянином адского царства, строителем городов, как и в своем земном воплощении. Тренди не упомянул таких незначительных персонажей, как д’Аржан, Питер Уолл или парикмахер, которых не хотел видеть в этой веренице тайных эмиссаров черного царства. С ожесточением разочарования он искал ключ к «Дезираде» и Юдит. И над этими адскими легионами царил, конечно, Командор, в виде соблазнителя, дьявола, сверкающего и одновременно сумрачного; ему было позволено все. Если бы Тренди узнал, что Командор способен по собственному желанию покидать тело, это ничуть его не удивило бы. Волшебной палочкой Командора была трость, его странный цвет лица был следствием пребывания в ином мире, у него был низкий, околдовывавший людей голос, а его шрам на щеке был печатью, означавшей его власть. От Люцифера Командор получил силу, величавость, любовь к зеркалам и меланхоличность, часто охватывающую предавшихся злу. Возможно даже, как заметила Берениса, глядя на его фотографии, он скрывал под своими костюмами безобразные крылья летучей мыши. И он не любил солнечный и лунный свет, а алхимией занимался с женщинами, становившимися в его руках тем свинцом, которое он трансформировал, прежде чем разрушить, в золото.
