от плоти ребенок Говарда. Глаза у нее были чернильно-темные — тоже как у отца… Долго глядя на дочь, будто изучая, Джейн думала: ну, была бы ее Анна хоть чуть-чуть похожа на Бофоров! Так нет, и в этом судьба отказала.
Ребенка окрестили Анной. Никто об этом не договаривался, просто таков был выбор капеллана. Уильям же, едва узнав, что родилась девочка, потерял к дочери всякий интерес. Ему хотелось сына. Вслух он недовольства не высказал, ибо чего на свете не бывает — случается, и дочери рождаются, но, конечно, был разочарован. А вот лорд Томас, ставший дедом, не скрывал своего мнения:
— Ну, знаешь ли, сын мой, из всего этого есть только один выход: позаботиться, чтоб твоя супруга поскорее произвела на свет еще одного ребенка. Это твоя первейшая обязанность перед родом Говардов.
Уильям думал так же и, едва прошло сорок дней после рождения Анны, уже недвусмысленно выразил желание разделить с женой ложе. Между тем у Джейн на уме было совсем другое.
Она ожидала малейшего предлога, чтобы покинуть Ковентри. Ей шел лишь восемнадцатый год, однако здесь, в этих стенах, у нее появилось ощущение, что молодость и красота увядают, лучшие годы уходят, растрачиваются впустую.
Кому она дарит свою юность? Грубому, необузданному человеку, которого совсем не любит! Она начинала задыхаться здесь. Замужество становилось ей ненавистным; Джейн нуждалась в передышке, не то срыв был неминуем. А уж тратить жизнь на то, чтобы рожать Говардам сыновей, она вообще не была намерена.
Даже Анна не могла удержать ее в Ковентри. Отданная на попечение деревенской кормилице, она росла, становилась крепче, совсем не болела. И по мере того, как приобретала свойственную всем младенцам миловидность, сердце Джейн оттаивало, наполнялось определенным теплом к дочери.
Она хорошо относилась к малышке. Но все это было весьма далеко от глубокой материнской любви. Возможно, сама Джейн слишком рано, не познав ни жизни, ни любви, стала матерью; возможно, виной тому был Уильям, но материнское чувство, проснувшееся в ней, было неглубоким. Анна для Джейн была все равно, что забава, милая живая игрушка, которую, конечно же, нельзя не любить. Но относиться к ней серьезно, изо дня в день заботиться о ней, лелеять и воспитывать — это было чересчур тяжело. Ей такое и в голову не приходило. И если уж на то пошло, Джейн имела право хоть чуть-чуть пожить для себя самой.
Предлог для отъезда, к сожалению, нашелся нескоро. Лишь в начале осени 1454 года — не за горами был день святого Михаила — в замок прискакал гонец из ливрейной свиты Бофоров. Он привез письма. Поначалу Джейн думала, что это, как обычно, послания братьев. Но на сей раз среди их посланий и письмо, подписанное самой королевой.
Маргарита Анжуйская в кратких и несколько туманных выражениях сообщала, что леди Говард «как придворная дама» очень нужна сейчас в Вестминстере. И что герцог Сомерсет, которого королева, несмотря на все случившееся, считает преданным слугой короны, очень хочет повидать свою дочь…
О таком же желании отца писал и старший брат.
В первую минуту Джейн охватил страх: не случилось ли что в Тауэре? Может, отец тяжело болен? Но потом она успокоила саму себя. В письмах не было ни строчки о болезни. И все же, наверное, случилось что-то серьезное — что-то такое, о чем не могут написать открыто…
Сразу выяснилось, что у Уильяма Говарда совсем иное мнение насей счет. Ему совсем не хотелось, чтобы Джейн куда-то уезжала.
— Это уж никак невозможно, что бы там ни случилось! — заявил он резко и властно. — Я должен быть последним глупцом, чтобы позволить вам уехать сейчас, когда вы снова беременны! Черт, да ведь это даже не принято! Дамы в вашем положении не показываются на людях, и вся беда в том, что королева не знает, что с вами. Напишите ей, она все поймет — дело это самое житейское, так что упрекнуть вас, коль скоро вы замужем, не за что…
Джейн действительно была беременна на четвертом месяце, однако в ее глазах это выглядело самым препятствием.
— Вы полагаете, я могу спокойно жить здесь, сознавая, что нарушила волю отца, что отказала ему, когда, может быть, это последнее, о чем он меня просит?! — Тон ее был запальчив. — Или вы думаете, сэр, что, сделав жену пленницей, добьетесь здорового потомства?
— Здорового или нет, но беременной женщине лучше сидеть дома, а не подвергать себя опасности в дороге, с этим никто не поспорит!
— Разве я не доказала, что здорова и что способна производить на свет здоровых детей? Или я не исполнила уже своего долга?
Уильям, твердо решивший настоять на своем, упрямо и грубо бросил:
— Вы еще ничего не доказали и не исполнили! Анна родилась раньше срока, да и родилась-то она девочкой! А покуда вы не родите мне настоящего наследника, ваш долг никак не назовешь исполненным!
Лицо Джейн запылало. Выпрямившись, она резко произнесла:
— Я леди из рода Бофоров и дочь герцога Сомерсета, сэр, а не племенная кобыла. Я достойна большего, чем то, для чего вы меня предназначаете!
Он в гневе шагнул к ней:
— Вы моя жена, леди Джейн. И какого бы рода вы ни были, я, черт побери, являюсь вашим единственным господином, и то, отпустить вас или нет, решаю только я, а королева не имеет к этому никакого отношения!
Но Джейн была не из тех. кого Уильям мог испугать такими словами. За месяцы, прожитые с ним, она хорошо его изучила, знала, чего он боится и что является его слабым местом. Не отступив перед его гневом, она холодно отчеканила:
— Я уважала вашу волю всегда, как только могла. Однако согласиться с тем, что вы — единственный повелитель для меня на всем белом свете, я не могу. Уж этого вы от меня не дождетесь! И если хоть одному из Бофоров станет известно, как вы посмели говорить со мной — будто я не супруга ваша, а вещь — весь род встанет на мою защиту, и тогда поглядим, чей голос в королевстве значит больше: голос Говардов или голос Бофоров!
Впервые она говорила с ним так резко и вызывающе. Впервые в ее голосе прорвались уже полузабытые Уильямом нотки презрения. Лицо ее изменилось, стало таким, как тогда, в их первую встречу, губы приняли брезгливое выражение. Он, привыкший уже к совсем другой Джейн, был поражен.
Далеко не глупый, Уильям даже допустил ужасную мысль: может, все эти месяцы она только скрывала все, притворялась? Дикая
