— Он никогда не был мне отцом, — жестко сказал Киприан и взглянул на Элизу. — Знал он о моем существовании или нет — неважно. Он загубил жизнь моей матери. Я признаю, что поступил неразумно, сделав тебя орудием своей мести, но дела это не меняет.
— Но ты не должен брать его деньги, — возразил Обри. — Когда-нибудь они все равно станут твоими. Ты же старший сын.
— Я — его ублюдок, Обри. Не законный наследник. И в любом случае я не нуждаюсь в его деньгах.
— Тогда зачем же ты потребовал выкуп?..
— Затем, что ему тяжко платить его мне!
Киприан схватил увесистую сумку, которую Ксавье оставил возле двери, и, размахнувшись, запустил ею через всю комнату. Сумка приземлилась возле камина, раскрылась, деньги и драгоценности хлынули из нее звенящим, сверкающим потоком. На паркетном полу выросла груда, напоминающая добычу, награбленную пиратами на корабле, удачно взятом на абордаж.
В зловещей тишине, наступившей после этой вспышки, Элиза и Обри потрясенно взирали на Киприана. Элиза думала, что никогда еще не видела его в таком бешенстве. Его просто трясло от ярости.
Потом, словно боясь, что взорвется, если останется здесь еще хоть на минуту, Киприан резко отвернулся, рывком распахнул дверь и стремительно вышел из дома. То, что он оставил дверь открытой, почему-то угнетало больше, чем если бы он, хлопнув ею, сорвал ее с петель.
— Пойдем, Обри, Я разыщу кучера и попрошу отвезти нас в Лайм-Риджис. Надевай куртку, и пойдем.
— А ужин? Ана уже все приготовила. И как же Ксавье?
— Мы с ними попрощаемся. Я уверена, что Ана даст нам с собой что-нибудь поесть. — Элиза взяла Обри под локоть и потянула к двери, за которой скрылись Ана и Ксавье. — Скорее, Обри. Нам нужно спешить.
— Но почему? — Обри уперся и вырвал руку. — Почему мы должны спешить? Ты разве не слышала? Он мой брат. — По его лицу вдруг потекли слезы. — Он мой брат, и я знаю: если мы сейчас уйдем, я никогда больше его не увижу.
Внезапные слезы Обри, которые мальчик так мужественно старался сдержать, вызвали слезы и на глазах Элизы. Будь проклят Киприан Дэйр за то, что нашел этот новый способ причинить боль Обри! Будь он проклят за то, что заставил ее за последние недели плакать больше, чем за всю ее прошлую жизнь!
Она обняла плачущего мальчика и, не выпуская его из объятий, села на камышовую скамейку.
— Пожалуйста, не плачь, Обри. Все к лучшему, вот увидишь. Подумай о своей маме, об отце. Они будут так счастливы, когда снова увидят тебя. И твои сестры тоже. — Элиза ласково пригладила буйные темные вихры кузена. — Оливер приехал вместе со мной. Он ждет нас в «Медвежьем когте».
— Оливер? — Обри поднял голову и вытер глаза рукавом. — О, мне ужасно хочется увидеть Оливера. — Его заплаканные синие глаза взглянули в озабоченное лицо Элизы. — Знаешь, если бы Оливер вдруг узнал, что Киприан — его брат, держу пари, он ни за что не дал бы Киприану уйти. Он нашел бы способ остановить его. — Его подбородок упрямо вздернулся, и на долю секунды перед Элизой предстал вылитый Киприан в минуты сильнейшей досады.
Это невольно заставило ее улыбнуться. — Вот видишь? — продолжал Обри. — Даже ты не можешь это отрицать. Олли такой. И я такой, — решительно заявил он.
Мальчик бросился к забытой всеми груде сокровищ на полу, встал на колени и принялся собирать их обратно в сумку, с которой так непочтительно обошелся Киприан.
— Если я заберу выкуп с собой, Киприану придется поехать за нами, правда? Тогда, может быть, я сумею убедить их с папой помириться.
Элиза покачала головой:
— Не думаю, что у тебя что-нибудь получится, Обри. Кроме того, Киприан имеет право хоть на какую-то часть отцовского богатства.
Обри взглянул на нее снизу вверх, не прекращая своего занятия:
— Если бы ты вышла за него замуж, это помогло бы все уладить!
— Вышла за него замуж? — Элиза вскочила со скамейки и принялась ходить по комнате. — Замуж! Обри, Киприан не хочет ни на ком жениться. И меньше всего на мне.
— А Ксавье говорит, что хочет.
— Ксавье — неисправимый романтик.
— И Ана тоже так говорит.
— Это, конечно, меняет дело, — саркастически пробормотала Элиза, меряя шагами уютную гостиную. — Поторопись, Обри. Нам пора уходить отсюда.
— Ты бы вышла за него замуж, если бы он согласился, так ведь? — не унимался Обри, напрочь игнорируя ее последние слова. — Ты всегда говоришь, что он этого не хочет, но ни разу не сказала, что ты не хочешь за него замуж. Значит, ты хочешь, правда? Хочешь!
— Ну и что?! — вскричала Элиза. — Для свадьбы нужны и невеста, и жених, если ты не знал!
Обри насупился, обиженный резкостью ее тона, и на какое-то мгновение вновь стал похож на того капризного маленького мальчика, который возле белых скал Дувра выбросил за борт «Леди Хэбертон» неудачный рисунок. Но лицо его тут же прояснилось, и перед Элизой вновь был живой, озорной и смышленый паренек.
— Я еще не готов идти, — заявил он. — Сначала нужно отнести эту сумку в карету. Потом я собираюсь поужинать. И попрощаться со всеми как следует. Этого требует обычная вежливость, Элиза, ты же понимаешь, что я прав.
Они ели на кухне за массивным дубовым столом, видевшим сотни трапез, судя по его изрезанной, выщербленной поверхности. Элиза думала, что ей кусок в горло не полезет. Но тепло и уют старомодной кухни, аппетитные запахи супа и свежеиспеченного хлеба, золотистый свет и легкое потрескивание пламени, ярко пылавшего в огромном очаге, успокоили ее взвинченные нервы. К тому же сердечность Ксавье и безмятежное спокойствие Аны были настоящим бальзамом для душевных ран Элизы. Как бы ей хотелось остаться навсегда в чудесной атмосфере любви и покоя, окружавшей эту пару при любых обстоятельствах!
Они были друзьями Киприана и прекрасно понимали, почему ее своенравное сердце так тянется к мстительному капитану. Но с их стороны было глупостью приписывать Киприану нежные чувства, которых на самом деле не существовало. Они никак не хотели понять, что Элиза должна уйти. Конечно, дома ей придется терпеть скорбные взгляды матери и жалостливые — отца. Все опять будут обращаться с ней как с хрупкой фарфоровой статуэткой — совсем как раньше, только по иным причинам. Тело ее теперь было здорово. Болела душа.
Мысль о монотонном, унылом существовании, которое ждало ее в Лондоне, оказалась так нестерпима, что Элиза положила ложку и отодвинула тарелку с недоеденным супом.
— Уже сыта? — спросила Ана, изучая лицо Элизы пристальным взглядом своих миндалевидных глаз, которые всегда, казалось, видели слишком много.
Проглотив комок, подступивший к горлу, Элиза кивнула.
