— А в тебе — желание, — ответил он, одарив ее смеющимся взором голубых глаз.
— И что же? — Эта фраза, произнесенная тихим шепотом, прозвучала как команда.
— То, что через минуту я вернусь к тебе, — прошептал Джонни в ответ и, высвободив пальцы из сладкого плена, поднялся с кушетки.
Она проводила его взглядом. Остановившись перед большим гардеробом с богато инкрустированными дверцами, ее муж нагнулся и выдвинул нижний ящик. Сегодня Джонни был одет просто: его туалет составляли сюртук темно-фиолетового цвета, бриджи и сапоги. Темные волосы, на сей раз не завязанные на затылке, рассыпались по плечам. И все же именно сегодня вечером он казался ей самым совершенным творением Господа — высоким, изящным и настолько красивым, что она не в силах была оторвать взгляда от его утонченных черт, хотя знала каждую из них наизусть.
Быстро перевернув кипу шейных платков, Джонни достал с самого дна небольшую шкатулочку, обтянутую голубым бархатом. Оставив ящик незадвинутым — будучи с детства окруженным целой армией слуг, он так и не научился аккуратности, — человек-полубог вернулся и с нежной улыбкой протянул ей этот маленький футляр.
— Поздравляю тебя с одиннадцатым днем праздника, любимая.
Сев у нее в ногах, он принялся стаскивать сапоги.
Заметив на крышке шкатулки отчеканенный в золоте геральдический значок, который обычно украшал гербовый щит Валуа[18], Элизабет испытала жгучее любопытство. Нетерпеливо откинув крышку, она изумленно распахнула глаза — темно-багровый, почти черный камень буквально ослепил ее своим блеском. Овальный кулон, в центре которого сиял крупный рубин, лежал на подушечке из белого атласа. Гравюра на камне представляла собой вдохновенное изображение Леды и лебедя, обрамленное двумя рядами Драгоценных камней помельче. Первый ряд состоял из бриллиантов, второй — из прекрасно подобранного жемчуга. Три жемчужины неправильной формы, подвешенные снизу, завершали это произведение искусства.
— Просто неподражаемо! — восторженно воскликнула Элизабет, бережно прикоснувшись к темному рубину, мерцающему загадочным светом. Ее пальцы заскользили по контурам запечатленной на камне пылкой мифической сцены.
— Впервые этот подарок был преподнесен Карлом VII[19] Агнессе Сорель. Эту вещицу подыскал мне Робби в Амстердаме, — пояснил Джонни, поворачиваясь к ней лицом. К этому времени он уже успел разуться. — Теперь у тебя есть с чем носить жемчужные серьги.
— Замечательно… — протянула она, мысленно представив себя в столь ослепительном гарнитуре. — Подумать только, его носила Агнесс Сорель… До чего романтично!
— Дарю тебе это в знак любви, — несколько напыщенно произнес Джонни, — прошлой и настоящей. — Вынув кулон из шкатулки, он забрал у нее футляр из-под драгоценности и положил его на пол. — Все зависит от того, как ты захочешь носить эту вещицу, — продолжил щедрый супруг. — Нам может понадобиться золотая цепочка… — Его голос стал вкрадчивым. — Или…
— Или? — Это словечко заинтриговало ее.
Джонни осторожно положил кулон на подушку. Казалось, он не расслышал вопроса — его задумчивый взгляд был прикован к грудям красавицы жены.
— Одно из твоих ожерелий сползло вниз, — озабоченно пробормотал он, наклоняясь к ней. Приподняв на ладони ее правую грудь, Джонни потянул вверх нитку жемчуга, поправляя украшения, дополняющие роскошь обнаженного женского тела. Затем его ладонь коснулась левой груди. Осторожно погладив выступающую из-под жемчуга розовую плоть, которая сама по себе была прекраснее любых сокровищ, он тихонько опустил ее на жемчужное ложе.
— От твоих грудей можно сойти с ума, — признался Джонни, в то время как его палец продолжал описывать круги вокруг вздыбившегося соска.
Ее груди немедленно отреагировали на дразнящее прикосновение. Соски набрякли, став твердыми как камень. Ощутив, как горячая волна окатила все ее тело сверху донизу, Элизабет выгнула спину в предвкушении экстаза.
— Зрелище, что и говорить, впечатляющее, — зашептал Джонни, и подушечки его пальцев еще раз бережно обвели восхитительные полукружья, обрамленные жемчугом. Беременность сделала ее груди еще полнее и соблазнительнее.
— Я знала, что тебе понравится, — блаженно выдохнула она. Тепло, зарождавшееся под его пальцами, растекалось волнами по всему телу, доходя до самого сердца. — Но угождаю тебе только в собственных интересах…
На пестрых вышитых подушках Элизабет лежала перед ним во всей своей бесстыдной красе. На ее теле, казавшемся в скупом освещении ослепительно белым, переливались всеми цветами радуги драгоценные камни. Сейчас она казалась Шехерезадой, созданной для любви.
Джонни, сбросивший сюртук и ощущающий жгучее желание, действовал тем не менее все так же неспешно. Он слегка раздвинул ее ноги, несколько изменил позицию, поскольку бриджи вдруг стали ему тесны, и потянулся за рубиновым кулоном, который нелегко было различить на фоне цветастой вышивки, сплошь покрывающей подушки.
— С этим камнем связана довольно любопытная история, — неторопливо начал он повествование, раздвигая тем временем ее ноги и сгибая их в коленях. Его пальцы, поглаживающие бедра Элизабет с внутренней стороны, постепенно все ближе подбирались к цели жгучего желания.
Буквально впитывая кожей каждое из этих прикосновений, легких и плавных, как полет бабочки, Элизабет зажмурилась от наслаждения. Это ощущение полностью парализовало ее сознание, и она лишилась способности вести диалог.
— Однажды вечером король велел Агнесс Сорель надеть этот рубин на бал… Кстати, тебе не холодно? — заботливо осведомился Джонни, в то время как его пальцы, добравшись наконец до двух пухлых валиков, раздвинули их и обнажили трепетную перламутровую плоть. Затем он осторожно поместил рубин внутрь этих влажных складок. Гладкий овальный камень плотно вошел в ее тело, словно был предназначен для этой цели. Жемчужный ободок нежно щекотал сочную мякоть, ждущую новых услад.
Любуясь завораживающим зрелищем, Джонни кончиком пальца слегка качнул три жемчужины, подвешенные к рубину.
— Время от времени король сам удостоверялся, свободно ли они свешиваются, — пробормотал он. — Ты чувствуешь их? — Этот вопрос был излишним. Ее кожа пламенела от страсти, дыхание участилось, а глаза видели только то, что услужливо рисовало ей разыгравшееся воображение.
Казалось, каждый нерв Элизабет вибрирует от возбуждения, словно это рубин, спрятанный внутри ее, посылает волшебные импульсы. Дикая жажда, казалось, и без того вот-вот испепелит ее, а потому жемчужины, покачивающиеся снаружи, делали это желание почти невыносимым.
