Кивнув Альдо и Мари-Анжелин, она протянула руку Адальберу, увлекая его за собой, в то время как слуги факелами по ее знаку освещали им путь.
Морозини и План-Крепен наблюдали, как удаляющиеся силуэты исчезают из виду.
— Ну что ж, мне кажется, пора нам вернуться в отель и успокоить тетушку Амели, — предложил Альдо.
— Еще минуту!
Мари-Анжелин опустилась на колени возле убитого, упавшего лицом вниз. Вынув из кармана швейцарский перочинный нож, с которым практически никогда не расставалась, она перерезала пурпурную ленту на шее принца и сняла орихалковый крест. Глядя на это, Альдо немного смутился.
— Вы собираетесь вернуть крест в Британский музей?
— Смеетесь? Уверена, что его можно использовать гораздо полезнее. Только не смотрите на меня, как невинная дева, это вам не идет! Он же приказал его украсть, разве нет? И вы даже не знаете, какой ценой!
— Дорогая моя, вы не перестаете меня удивлять. Вы сделались потрошительницей трупов!
— Беру с вас пример, только и всего! Кто, интересно, несколько лет назад забрал с древнего тысячелетнего трупа убийцы рубин, приносящий несчастье? Так что придержите свои нотации при себе...
На самом деле она была совершенно права. Но это воспоминание не было из приятных, хотя Альдо бережно хранил в памяти все, что было связано с историей долгих поисков драгоценных камней пекторали Первосвященника... И, увидев, что Мари-Анжелин спрятала крест в одном из своих многочисленных карманов, которыми изобиловало ее, как она выражалась, «деревенское платье», он бережно взял ее под руку. Кроме всего прочего, было бы жестоко лишать ее удовольствия подарить этот крест Адальберу. Они спустились к лодке, где их с широкой улыбкой ожидал Фарид.
— Я тоже услышал выстрел, — сообщил он, — и пошел посмотреть, не нужна ли подмога, но потом вернулся обратно. Думаю, господин Анри останется доволен.
А в это время с вершины отвесной скалы, откуда совсем недавно бросилась вниз Салима, Шакияр с Адальбером молча вглядывались в черную воду. Прямо в этом месте бурлил, пенясь, водоворот.
Им не хотелось говорить. Принцесса держала своего спутника под руку. Они простояли на скале очень долго, и уже не сдерживаемые слезы текли по их щекам. Наконец Шакияр прошептала:
— Так будет лучше! Теперь ей ничто не угрожает. И они молча пошли прочь.
Самолетик, пролетевший над руинами, оказывается, привез обратно в Асуан полковника Сэржента, а с ним и Абд-Эль-Малик-пашу, начальника Египетской королевской полиции. Это означало, что Кейтуну пришел конец. Его схватили его же люди, причем не тая своего торжества, ведь они его недолюбливали. Кейтуна бросили в темницу, где он должен был ожидать перевода в Каир для судебного разбирательства. Он и тут оказался не на высоте: обвинял Ассуари и нубийцев в запугивании, клялся, что никогда никого не убивал, и признавался только в том, что закрывал глаза на деятельность принца. Его приговорили к долгому тюремному заключению, и там, как выяснилось позднее, он покончил с собой: жизнь, лишенная фисташек и кальяна, более не имела для него смысла.
Благодаря показаниям Альдо, Адальбера и Мари-Анжелин, принцессу Шакияр не тронули. Все трое в один голос заявили в присутствии высокого чина, что она стреляла, стремясь спасти жизнь Салиме, которую Али Ассуари приказал сбросить в реку своим приспешникам, и их показания ничуть не расходились с тем, что могли увидеть пассажиры самолета той ночью.
Полковник Сэржент наконец вернулся к супруге, снедаемой тревогой в номере маркизы де Соммьер, куда она забилась, ожидая исхода этой решающей ночи и прячась от воплей американцев.
Леди Клементина так извелась, тревожась за судьбу мужа, что можно было ожидать, что она со слезами бросится в объятия супругу. Но ничего подобного не произошло.
— Что это на вас нашло, Джон? Почему вы решили ничего не сообщать о себе? — поинтересовалась она с достоинством, не исключающим подобие упрека. — Вы приучили меня к более уважительному отношению.
Видя такую демонстрацию знаменитого «английского самообладания», виновный только ухмыльнулся:
— Вы меня слишком хорошо знаете, Клементина, чтобы не терять уверенности в том, что ничто не способно поколебать моего уважения к вам. Но у меня не было ни малейшей возможности сделать телефонный звонок. Прибыв прямо с поезда в Генеральное консульство, я узнал, что сэр Фрэнсис Элленби как раз отбыл в Александрию; туда я немедленно и отправился вслед за ним... но для того лишь, чтобы убедиться, что его там больше нет. И, наконец, догнал его в Исмаилии, где он председательствовал на какой-то церемонии на Суэцком канале, перед тем как пуститься в обратный путь в Каир. Я, разумеется, снова последовал за ним, и, пока мы решали, как быть, времени осталось только на то, чтобы вернуться сюда по воздуху. А ведь не мне вам говорить, каким продолжительным рискует стать ожидание, когда соединяют по телефону.
Все очень устали и наконец решили отправиться спать, радуясь тому, что киношники надумали поступить так же.
Тело Салимы обнаружили в Ниле и отнесли в усыпальницу ее предков неподалеку от «Замка у реки». Так постановила принцесса Шакияр. Женился на ней Али или нет, но мать отказывалась хоронить ее рядом с тем, кто с такой жестокостью разрушил жизнь ее дочери. Никто не оспаривал ее права на это решение после того, как она во всеуслышание заявила о своем материнстве.
Весь город во главе с губернатором стоял на похоронной церемонии позади принцессы Шакияр. Похороны были просты, но трогательны, и это тоже было решение матери. У многих на глазах блестели слезы. У Адальбера, само собой, тоже, но еще и у Мари-Анжелин. К удивлению госпожи де Соммьер.
— Что это с вами, План-Крепен? — шепнула она. — Я была уверена, что вы ее недолюбливали...
— Мы можем даже сказать, что я ее ненавидела!
— Тогда к чему эти... крокодиловы слезы?
— Я плачу о прекрасной истории любви! Только и всего...
Маркиза сдержала улыбку, рискующую показаться неуместной. Она знала, что от ее «верного сторожа» можно было ожидать чего угодно. Да и сама она не устояла: трагедия взволновала ее, но в то же время она была довольна тем, что опасное приключение закончилось. Ведь оно заставляло ее тревожиться больше, чем ей хотелось бы показать. Слава богу, теперь наконец-то каждый может вернуться к себе домой!
Альдо тоже вздохнул с облегчением, хотя и переживал за горюющего Адальбера: он даже не ожидал, что его друг был так сильно влюблен. Правда, предыдущие сердечные дела Адальбера никогда не заканчивались столь трагично. Оставалось только надеяться, что страсть к раскопкам поможет ему забыть об этой драме и вновь заняться археологией. Жалко было бы сдаваться теперь, когда в его распоряжении находились столь важные средства для поиска гробницы Неизвестной Царицы. У него было Кольцо, а сегодня вечером, после похорон, Мари-Анжелин отдаст ему еще и ключ, так ловко добытый прямо с трупа Ассуари. Не хватало только плана, но его, наверное, можно было отыскать где-нибудь в старом замке или во дворце на Элефантине, а принцесса Шакияр готова разрешить ему входить куда угодно. После той трагической ночи она, казалось, стала испытывать к нему дружеские чувства, если не сказать привязанность, и сама настояла, чтобы он был рядом с ней, провожая Салиму в последний путь. И, наконец, существовал еще Анри Лассаль, который только и мечтал, что быть рядом со своим учеником и помогать ему в изысканиях. По правде говоря, теперь Альдо мог без угрызений совести возвращаться к себе домой, в Венецию. Если Адальбер найдет гробницу, радость открытия затмит его горе.
