Нужно было как можно быстрее убраться с равнины. Если повезет, я могу оторваться от Вильены. Заметив густой сосновый лес на горном гребне, я повернула лошадь налево и поскакала в ту сторону.
Вильена начал отставать, все больше и больше. Я отпустила поводья, и кобыла прибавила скорость, почувствовав ослабшие удила. Лес приближался, стали видны отдельные сосны. Кустов и листвы вполне хватало, чтобы спрятаться. Я могла оставаться в лесу до наступления ночи, а затем продолжить путь под покровом темноты.
Кобыла взбежала по склону холма, разбрасывая копытами камни и гравий. Когда мы добрались до края леса, лошадь, к моему ужасу, остановилась, тяжело вздымая взмыленные бока. Изо рта загнанного животного стекала слюна.
Я с тревогой окинула взглядом простиравшуюся внизу бесплодную равнину, поняв, что отклонилась от выбранного вначале направления к реке. Но Вильена исчез, – похоже, мне удалось сбить его с толку. Либо он предпочел вернуться за подкреплением, либо рассчитывал перехватить меня, когда я появлюсь из леса. О моем бегстве наверняка уже стало известно, и рано или поздно выяснилось бы, куда я направляюсь. К счастью, я выбрала окольный путь.
Отбросив сомнения, я соскользнула на землю и повела кобылу в гущу деревьев. Это моя земля, здесь я родилась и выросла. Я найду дорогу.
Солнце уже начало клониться к закату, когда после многочасового блуждания по оленьим тропам я вышла на поляну. Под испещренным алыми полосами небом стояла старая хижина, рядом с которой паслось несколько тощих коз. Сгорбленная женщина в потрепанной одежде развешивала на крыльце для просушки связки трав. Заметив меня, она замерла. Я увидела лишенное возраста морщинистое лицо, похожее на кожаный переплет книги. Меня начала бить дрожь, я вцепилась в поводья лошади, чтобы не упасть. Женщина отложила травы и подошла ко мне. Я вдруг поняла, что не в состоянии идти дальше.
– Донья? Донья, está bien?[35] – Женщина была худа до невозможности. Взгляд ее водянистых черных глаз упал на мой живот. – Está embarazada, – сказала она. – Вы беременны. Идемте. Я дам вам кружку козьего молока, si?
– Вы не понимаете, – прошептала я. – Мне нужно добраться до дороги, которая ведет к реке.
– Дорога? – Ее озадаченный взгляд просветлел. – Да, я знаю, где она. Но это слишком далеко. Скоро стемнеет. Завтра я вам покажу. Вы устали. Вам нужно отдохнуть.
Женщина была бедной цыганкой и жила в лесу вдали от мира, объявленная язычницей, как и мавры. И все же она предложила незнакомой беременной путнице, такой же изгнаннице, как и она сама, все, что у нее было, – кров и кружку молока.
Благодарно кивнув, я вошла за ней в хижину.
* * *
На следующее утро я проснулась от пения птиц. Несмотря на боль в спине и ягодицах, меня охватило незнакомое чувство умиротворения. Лежа в измятой одежде на груде соломы в убогой хижине, я наслаждалась свободой, которой не знала столь долго, что успела уже позабыть, что это такое. Поднявшись и пригладив спутанные волосы, я увидела, что женщина ушла. Накануне она показала и назвала мне всевозможные травы – мандрагора, ромашка, белладонна, розмарин и странные сушеные ягоды, которые она называла el sueño del moro, «сон мавра». Все эти снадобья, как смертоносные, так и целебные, лежали на столе передо мной, собранные опытной рукой знатока.
– Несколько щепоток «сна мавра» на кубок вина, и любому вашему врагу конец, – сказала она, и ее темные глаза блеснули в свете масляной плошки, словно она знала, отчего мне пришлось бежать.
Рядом с травами она оставила на столе кружку молока, еще хранившего прохладу стоявшего на земляном полу глиняного кувшина, а также деревенский хлеб с медом и немного жилистого мяса. Я жадно набросилась на еду. Моя кобыла провела ночь в загоне вместе с козами. Сейчас она была одна: видимо, пока я спала, женщина выпустила коз пастись. Пора было ехать дальше, но я медлила. Сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, на поляну ложились золотые отблески. На мгновение я даже позавидовала столь простой и безмятежной жизни.
А потом мир словно взорвался. Только что я стояла, подняв лицо к небу и слушая щебет птиц, – и вдруг раздался испуганный крик, который тут же оборвался, а затем на поляну влетели всадники – отряд наемников моего мужа. Перед собой они гнали отчаянно блеющих коз. Я попятилась, и кто-то из них швырнул к моим ногам какой-то предмет. И я вскрикнула в ужасе: это была окровавленная голова цыганки.
– Вот ты где! Ради всего святого, от тебя одни только хлопоты!
Ко мне галопом подскакал Филипп. Развернувшись, я бросилась назад в хижину. Слышался смех всадников и ржание моей кобылы, встревоженной запахом свежей крови. Тяжело дыша и ругаясь, я начала искать нож, топор, что угодно, лишь бы хоть как-то защититься. Внезапно его перчатка сжала мою руку.
– Убийца! – кричала я, вырываясь. – Чудовище! Не прикасайся ко мне!
Филипп усмехнулся. Казалось, он целиком заполнил собой хижину, вытеснив еще недавно царивший здесь мир.
– Хватит! Позабавилась – а теперь идем со мной. У меня нет времени на игры.
– Игры? Ты убил ни в чем не повинную женщину!
– Плевать на нее. Идем, или я поволоку тебя за волосы.
– Трус! Жалкий трус, который прячется за карлика!
– Не смей называть меня трусом, ты… сумасшедшая!
Он угрожающе шагнул ко мне. Мой страх куда-то испарился, оставив лишь холод.
– Предпочитаешь, чтобы я называла тебя «ваше величество», как та стая изменников, которой ты себя окружил? Ты сам прекрасно знаешь – они тебя ненавидят. Стоит тебе повернуться к ним спиной, и они тебя предадут. Они повесят тебя и дона Мануэля на ближайшем суку.
– Молчать! Это ты раз за разом меня предаешь! Думаешь, я не знаю всех твоих замыслов, твоих жалких попыток натравить на меня своего отца? – Он приблизил ко мне лицо. – Я позволил твоей служанке уйти лишь потому, что знал – ей никогда не добраться до Сеговии. Так оно и вышло. Она не проделала и полпути, когда мои люди нашли ее и недвусмысленно дали понять, что она причинила куда больше неприятностей, чем сама того стоит.
У меня перехватило дыхание. Только не Сорайя. Только не моя преданная Сорайя.
– Что… – прошептала я. – Что с ней сделали?
– То, чего она заслужила. Но к ней отнеслись милостиво, и она все еще жива. Однако ты никогда ее больше не увидишь. Так же как не увидишь сына, которого ты тут оставила, чтобы узурпировать мой трон.
– Он наш сын! – закричала я. – Как ты можешь так о нем говорить?
Лицо его исказила гримаса.
– Потому что он никогда не был моим! Ты сама об этом позаботилась, оставив его со своей матерью. Для меня он не более чем угроза. – Филипп помедлил, и губы его искривились в жуткой ухмылке. – И теперь, после всех твоих выкрутасов, ты полагаешь, будто я позволю тебе сбежать? Думаешь, тебя кто-то защитит? Идиотка! Отец тебя бросил. Даже если бы твоя мавританка до него добралась, толку от этого не было бы никакого. Он бежал от моего войска почти без боя.
