Их компанию разделяли три девушки, довольно привлекательные особы, на вид полугорожанки-полукрестьяночки; все трое – в пестрых поплиновых платьях и цветных чулках. Они с притворной застенчивостью хихикали, когда кто-либо из мужчин притягивал их к себе на колени или пытался обнять за талию.
Бернар вошел в комнату как раз в тот момент, когда один из офицеров, хитровато подмигивая, сказал другому:
– Эти прелестные птички послужат нам славным десертом!
Бернар нахмурился.
– В чем дело? – сухо произнес он. – Что это за женщины?
– Это наши маленькие подружки, – с развязной улыбкой промолвил один из присутствующих, капитан Жозеф Бастье, на что Бернар беспрекословным тоном отвечал:
– Немедленно отправьте их назад. Здесь вам не бордель.
– Но и не монастырь, – заметил Бастье. – Вы и сами-то не очень похожи на монаха, Флери. Сегодня начальства не будет, и мы имеем право развлечься. Что тут плохого? Может, вам завидно? Если хотите, я уступлю вам любую из этих девчонок по вашему выбору.
– Нет, не хочу. А плохо то, что вы подаете дурной пример солдатам. Много вы сможете требовать от них, если сами нарушаете дисциплину? Каждый день вино и женщины – в других корпусах я этого не видел. Вы здесь слитком хорошо устроились!
Жозеф Бастье скривил губы.
– Противно слушать вас, Флери! Вам бы проповеди в церкви читать! Вы, кажется, участвовали в нескольких боевых походах? Мне жаль ваших солдат! Вы их, должно быть, на веревке водили!
– Они имели не меньше свободы, чем все остальные. Единственное, чего я не допускал, так это насилия. Но здесь, я повторяю, другой случай. Получите отпуск – и делайте, что хотите. А сейчас вы на службе. В общем, как вам угодно, но если это не прекратится, завтра же мой рапорт ляжет на стол командования.
В комнате поднялся глухой ропот.
– Не очень-то красиво выдавать своих! – выкрикнул кто-то. Бернар обвел присутствующих твердым взглядом.
– Бог свидетель, я никогда не выдавал своих. Но это не значит, что я должен позволять вам выходить за рамки дозволенного!
– Послушайте, не надо ссориться! – примирительно произнес молодой привлекательный офицер по фамилии Гайар. – Садитесь, Бернар, поужинайте с нами. Сейчас уже поздно, а утром мы отправим девушек назад. Даю слово, больше это не повторится.
Атмосфера немного разрядилась. Бернар присел к столу, вскоре подали ужин, и беседа мало-помалу вошла в спокойное русло.
Бернар понимал своих сослуживцев. Работать приходилось много, отдых почти полностью уходил на сон, о развлечениях не было и речи. Генералы и прочие высшие чины зачастую держали при себе любовниц и даже жен, но остальные не могли себе этого позволить. Вечер в обществе хорошеньких женщин хоть как-то скрашивал их жизнь. Но в то же время Бернар не собирался допускать, чтобы кто-либо злоупотреблял его терпением.
– Наверное, дома у вас прелестная жена и куча милых детишек, Флери? – спросил Жозеф Бастье. – Этакая семейная идиллия! Неужели вы никогда не изменяли своей супруге?
– Я не намерен обсуждать с вами свою личную жизнь, – сказал Бернар.
Бастье усмехнулся.
– Что ж, простите! Ценю вашу деликатность. Не исключено, что вы и в самом деле сущий праведник. И приказа, по-видимому, никогда не решитесь нарушить?
– Вы же знаете: на войне все возможно.
В это время в комнату вошел еще один офицер.
– Приветствую всех! – жизнерадостно произнес он, снимая головной убор.
– Здравствуйте, Торель, – послышались голоса, – какие новости?
Тот махнул рукой.
– Ни дня без происшествий! Только что курьер доставил сообщение: отряд шуанов взял заложников. Требуют сделать обмен на тех, кого мы арестовали три дня назад.
– И что решили?
– Обменять. Этот пленник – важный государственный чиновник, кажется, из дипломатического корпуса. И с ним его жена. Обменяют без лишнего шума – и точка.
– Что, боятся скандала?
– А вы как думаете? В Париже шуаны, в лесу шуаны. Заговор зреет буквально под самым носом, и ничего нельзя сделать.
– Не знаю, как в Париже, а тут – попробуй их перелови! Не прочесывать же лес!
– Черт бы их побрал, этих штатских, – заявил Бастье, разливая вино. – Ездят туда-сюда по дорогам, надо и не надо! А что касается дипломатов – все они дармоеды, никакого от них толку! Знаю я их жизнь: приемы, переговоры, потом опять приемы, снова переговоры. Зарылись в бумажках! Взяточники несчастные! Подумаешь, важная персона – на шуанов его обменивай! Кто он такой?!
– Да вот она, депеша, – сказал Торель, – в ней указано имя: Максимилиан Монлозье де Месмей.
– Максимилиан де Месмей? – переспросил Виктор Гайар, заглядывая в бумагу. – Кажется, я немного знаком с этим человеком. Когда-то я бывал в салоне его любовницы. Честно признаться, я больше помню именно ее, а не его. Очень красивая блондинка с карими глазами. Знаете, есть такие женщины, созданные для радости, для любви! Не могу сказать точно, как ее звали, но лицо этой дамы так и стоит у меня перед глазами. На мой вкус, она была просто очаровательна! Вы не поверите, но от одного ее взгляда я чувствовал себя счастливым. Думаю я никогда ее не забуду.
– Ну, Виктор, вы настоящий романтик! – протянул кто-то. – Так жена этого человека и есть та дама?
– Нет, я слышал, он предпочел связи с нею выгодный брак. А она… Не знаю, где она теперь. Я ее больше не видел.
– Должно быть, греет чью-то постель, – лениво произнес Жозеф Бастье.
– Нет, она была не из продажных. Она любила этого человека, любила по-настоящему, так, как женщина способна любить только раз в жизни. Ведь все истинно прекрасные моменты судьбы неповторимы! Возможно, чисто внешне она и неплохо устроилась, но душа ее – я уверен, – пуста, а сердце полно тайной печали.
– Вы рассказали нам целый роман, Виктор, – заметил Антуан Торель. – Наверное, вы были влюблены в эту женщину?
– В нее кто угодно влюбился бы, – с улыбкой отвечал Гайар. Во время разговора сослуживцев Бернар Флери сидел молча, опустив голову, и поигрывал небольшим кухонным ножом. Он поставил его так, что острие вошло в щель между досками стола, и теперь, когда Бернар вдруг резко дернул за ручку, лезвие сломалось пополам.
– Что случилось? – сказал Антуан Торель, повернувшись на звук.
– Сломался, – задумчиво промолвил Виктор Гайар – Что ж, бывает, и сталь гнется.
Бернар ничего не ответил. Его мучили дурные предчувствия, и он не мог отмахнуться от них. Дело было не только в пресловутом корсиканском суеверии – Бернар привык доверять своему внутреннему голосу, который почти никогда не лгал.
И кому, как ни ему, человеку, побывавшему на трех войнах, было дано понять: один единственный момент божественного озарения стоит многих часов бесплодных раздумий, магическое предчувствие сердца всегда важнее любого, самого тонкого расчета, а сны способны поведать немало тайн, предостеречь и вдохновить, помочь постичь природу всех заветных желаний.
